Александр Житинский: Путешествие рок-дилетанта

— Ну хорошо. Приезжайте. Дорогу вы знаете?

Дорогу я знал.

Впервые в жизни записавшись в репортеры, я имел при себе портативный кассетный магнитофон, вроде тех, посредством которых «подростки» так любят озвучивать ночные дворы. Поручение было ответственным, и я не полагался на свою память. Потолкавшись в ГУМе, купил свежие батарейки. Пока продавщица заворачивала их в бумагу, мне хотелось сообщить ей, что энергия этих батареек будет употреблена… Но я ничего не сообщил.

Четкого плана беседы у меня не было. Представлялся свободный, непринужденный разговор «по волне моей памяти» (так назывался один из дисков Тухманова). То есть, конечно, не моей памяти, а Леонида Осиповича.

Утесов встретил меня в длинном махровом халате, достаточно потертом. Сильная коренастая фигура, живые глаза. Он был похож на пожилого боксера. Сквозь темную, уставленную книгами прихожую мы прошли в небольшой кабинет, где Утесов усадил меня на обтянутый сафьяном диван, с сафьяновыми же подушками, а сам опустился в кожаное, с мягкими подлокотниками кресло.

Не мешкая ни секунды, я извлек из портфеля магнитофон и принялся начинять его московскими батарейками. Идиот! Я не догадался сделать этого раньше! Утесов подозрительно смотрел на мои манипуляции. Наконец он спросил:

— Что вы собираетесь делать? Что это?

— Это магнитофон, Леонид Осипович, — пояснил я ласково, полагая, должно быть, что Утесову знаком лишь фонограф. — Я думаю, он не помешает нам, не так ли?

Утесов поморщился и пробормотал что-то в ответ. Я лихорадочно затолкал последнюю батарейку, зажал во вспотевшем кулаке микрофон и надавил на кнопку записи. Головка кассеты не шелохнулась. Магнитофон совершенно предательским образом прикинулся мертвым. Леонид Осипович начал проявлять ко мне интерес.

— Заело?.. — спросил он участливо.

— Сейчас, Леоносипович, сейчас… — шептал я, кляня про себя магнитофоны, фонографы, журналистику и московские батарейки. Нажав еще раза три на кнопки в различных сочетаниях, я понял, что обречен. Все вопросы будто выдуло из головы.

Утесов нетерпеливо пробарабанил пальцами по кожаной обшивке кресла. Тогда я, как саблю из ножен, выхватил из портфеля книгу Леонида Осиповича «Спасибо, сердце!», привезенную мною из Ленинграда. Это был спасительный шанс.

— Вот, Леоносипович, библиотека очень просила попросить вас, — я запутался в словах, — надписать эту книгу. Если можно…

— Ну что же, ради бога… — пожал плечами Утесов.

Подписание книги планировалось мною на конец беседы, после того как мы поговорим, составим друг о друге приятное мнение, и надпись на книге станет как бы прощальным дружественным жестом. Теперь я использовал этот жест, чтобы выиграть несколько минут. Беседа, таким образом, начиналась с конца.

Пока Утесов искал авторучку и подписывал книгу, я успел собрать рассыпавшиеся по сафьяну старые батарейки и водворить их на прежнее место, в магнитофон. Я вновь нажал кнопку в тот миг, когда Леонид Осипович поставил точку.

Слава богу! Кассета завертелась!

— Послушайте, что я написал, — сказал Утесов, держа перед собою книгу на отлете. — «В каждой хорошей библиотеке должна быть хотя бы одна плохая книга. В вашей пусть будет — моя». Как? Ничего?

— Что вы… — льстиво улыбнулся я, давая понять, что я иного мнения о книге, а также оценил шутку. Интервью началось.

Все-таки интервью — это дикая вещь, если вдуматься! Беседуют два незнакомых человека. Один из них — тот, который манипулирует магнитофоном, — знает наперед не только вопросы, но и ответы. Ответы, желательные редакции. Он бы и сам сочинил весь диалог, не утруждая собеседника и не опустошая командировочный фонд редакции, но правила игры требуют обоюдной пытки. Интервьюируемый обычно ежится от дурацких вопросов, которыми его волей-неволей загоняют в нужные рамки, и, если он человек вежливый, пытается как-то помочь репортеру изобразить себя в каноническом ключе.

Каноны изображения Утесова были мне хорошо известны благодаря его выступлениям по телевидению и публикациям. Заинтересованный разговор о современной легкой музыке — Дунаевский, Лебедев-Кумач — музыкальный вкус — работа над собой — «трех лет от роду я пел арию Ленского» — и немного одесского юмора. Поэтому, не утруждая себя, а скорее из-за подлого поведения магнитофона, я покатил беседу по наезженной колее.