Рассел Миллер - Приключения Конан Дойла

Семья Дойл провела в Кейптауне две недели, после чего перебралась в столицу Оранжевого свободного государства, Блумфонтейн. Дойл смог посетить павильон, где во время Бурской войны располагался госпиталь. Это было тридцать лет назад, и мало что изменилось с тех пор.

Он посетил и памятник жертвам той войны — двадцати шести тысячам женщин и детей, погибшим, как были здесь уверены, из-за зверских условий, созданных британцами в концлагерях. Разумеется, он не преминул сказать, что умерли они от естественных причин — их хорошо кормили, о них добросовестно заботились, ведь Британия воевала только с мужчинами. Этот случай получил широкую огласку, некоторые газеты написали даже, что Конан Дойл сказал, будто жены и дети погибших не заслужили памятника. У гостиницы, где остановились Дойлы, моментально собралась толпа агрессивно настроенной молодежи, но все обошлось. Впрочем, Конан Дойл написал краткое извинение в “Кейп тайме”, где было сказано, что его неправильно поняли.

Был и такой случай: кто-то из зала выкрикнул, что Дойл использует своего покойного сына ради пропаганды спиритуализма, — он так возмутился, что хотел заколоть обидчика зонтиком.

Они побывали в Питермарицбурге, Дурбане, Претории и Йоханнесбурге, который Дойл обозвал “дьявольским местом”, и прибыли в Родезию, ныне Зимбабве. Еще в Кейптауне Дойл получил “сообщение”: глубоко почитаемый им Сесиль Родс [35] Родс Сесиль Джон — английский и южноафриканский политический деятель, бизнесмен, инициатор английской колониальной экспансии в Южной Африке, скончавшийся в 1902 г. желает что-то ему сказать. Понятно, Дойл устремился к его могиле в Матопо-Хилз, неподалеку от Булавайо.

И вот ужасающе жарким летним днем они взобрались по извилистой тропинке к могиле, на плите было высечено: “Здесь покоятся останки Сесиля Родса”. Конан Дойл перво-наперво сделал несколько фотографий, в надежде, что на них проявятся “психо-феномены”, но тут, как он позже признался, его постигло “полное разочарование”. Затем он попросил жену сесть с карандашом и блокнотом на камень у могилы. Поначалу ее дар “автоматического письма” не проявлялся, но “неожиданно рука ее ожила и начала записывать сообщения Родса”. Дойл, не до конца еще уверенный, спросил:

— Мистер Родс, это в самом деле вы?

— Да, это я.

— Говорить с вами — честь для меня. Ваши земные деяния поразительны.

— Нет, сэр. Ничто не сравнится с религиозными деяниями. Только их можно назвать достижением. Мои усилия затронули лишь скромную область…

Далее Родс сообщил, что давно хотел связаться с Дойлом, поощрить в его трудах и сказать, что память о нем будет в сердцах людей, в их душах. Он обещал скорую встречу и “долгие грядущие беседы”.

Дойл был очень растроган. Вся Родезия представлялась ему “великой страной”, а ее европейские обитатели “очень воодушевленными и патриотически настроенными людьми”. Он даже предсказал, что через сотню лет Родезия “станет лучшим доминионом под флагом Британии”. К черному большинству он относился патерналистски, что никак не подразумевало, например, идеи образования, хотя, по его словам, “они очень легко обучаемы”. Но он полагал, что образование влечет “чувство неудовлетворенности”.

Здоровье его становилось хуже, о чем он теперь нередко упоминал в письмах: “Силы уже не те, в гольф больше не играю”, “Стало получше, но курить пока нельзя — показательный признак”. Осматривая водопад Виктория, Дойл жаловался на боли в груди и приступы головокружения, но никакой, даже коротенькой передышки не внес в свое расписание, несмотря на жару и усталость от постоянных переездов. Он выступал перед полными залами в тогдашней Северной и Южной Родезии, в Уганде, Танганьике и Кении.

Поездка прошла с переменным успехом, а на лекции в Найроби и вовсе случился крайне неприятный инцидент. Дойл показывал фотографии духов, среди прочих из дома с привидениями в Сомерсете, как вдруг выяснилось, что “привидение” сидит в зале! Артур Спенсер Палмер, зубной хирург, работавший в Найроби, был поражен, узнав себя на экране в роли “духа покойного”. Он тут же встал и воскликнул: “Это привидение — я!”

Леди Конан Дойл, сидевшая рядом с мужем на сцене, с трудом сдержала негодование, но Дойл пригласил Палмера подняться на сцену, и тот подробно объяснил, где, когда и кем была сделана фотография. И хотя черты лица не вполне угадывались, Дойл был вынужден признать, что фотография — подделка. Конечно, такие конфузы не могли способствовать утверждению спиритуализма.