Сергей Есин: Дневник, 2004 год

В Москве снег, метель, машину оставлял в переулке возле «Гудка». Как и вчера, когда ехал из театра, думал, как весело и празднично освещена Москва.

4 января, воскресенье. Днем ездили на машине в гости к подруге В. С. Дарико. Это довольно далеко по Минскому шоссе, потом разные повороты. За Кольцевой дорогой, в поселке Заречный. У меня был рассказанный по телефону план, как ехать. Но в одном месте я промахнулся, проехал поворот и оказался в поселке Немчиново, где настроили свои однообразные особняки из красного кирпича новые русские. До чего же скучно и безвкусно живут, какие антиэстетичные постройки, внутренне похожие одна на другу. Этот чудовищный поселок — самое сильное впечатление дня.

Вечером приехали с дачи счастливые Люда и Толик. Сидели пили чай на кухне, потом Толик вызвал меня в коридор, подозвал Долли: у нее под правой лапой величиной с кулак опухоль. Этого мне хватило, чтобы плохо спать ночь. Во вторник повезу собаку в ветлечебницу.

5 января, понедельник. Зима наступила, два дня идет снег, ночью мороз. Утром по первой программе передавали интервью с Романом Виктюком, только что поставившим что-то о Нуриеве. Обычно его интервью полны многозначительной чуши, и я смотрю и слушаю их, испытывая отрицательное удовольствие. Но вот сегодня Роман Григорьевич вдруг высказал не новую, но интересную мысль о некоем меньшинстве, которое сопротивляется культуре большинства, т. е. маскультуре.

Днем приходил Леня Колпаков, говорили в основном о Дорониной и ее спектакле. Настоящее мнение о спектакле определилось: был Вульф, достаточно едкий человек, и оценил, была Вишневская. В свое время и Гриша Заславский рассказал мне, что спектакль нравится его друзьям. На этом фоне как-то нелепо и провокационно выглядят грубые статьи в «Известиях» и «Коммерсанте». С этим, я думаю, будем разбираться. Говорили об инаугурации Лужкова, которая проходила в присутствии Путина, о похоронах Владимира Богомолова, о том, что среди приглашенных на инаугурацию не было Кобзона. Кстати, — это уже другие источники, вечерний звонок П. С. — оказывается, возникают какие-то сложности с очень мне нравящимся С. И. Худяковым, а на его место упорно лоббируется Кобзон. Вспомнили, что И. Д. так и не пускают ни в Америку, ни в Литву, ни в Латвию, ни, кажется, в некоторые страны Европы.

В Грузии состоялись выборы президента.

6 января, вторник. На работу приехал из ветлечебницы только в два часа. Все утро вместе с Анатолием, которого отпросил у В. С., пробыл на Россолимо в ветлечебнице. Очередь шла очень медленно, врач-терапевт был лишь один, за прием берут 90 рублей. В регистратуре я спросил, почему только один врач? А потому, что иначе будет нерентабельно. Зато все остальное здесь очень рентабельно. Но врач-терапевт, принимавшая на первом этаже, действительно женщина очень внимательная и милая. Она сразу отправила меня на рентген, и мы с нею решили, что лучше скорее сделать операцию, нежели торопиться с прививками. На третьем этаже молодой энергичный хирург долго тянул и мямлил, что сейчас по какому-то приказу, запрещающему применение в ветлечебницах обезболивающих препаратов, т. е. наркотиков, — вся поликлиника обклеена статьями из «МК» с обсуждением этой проблемы, — они не могут делать плановых операций. Хирург мялся и ждал, когда я задам вопрос: как же мне быть? Перед этим он рассказал мне, что сама по себе любая опухоль опасна, даже если она жировик, потому что опухоль очень интенсивно снабжается кровью. А если не жировик? У хирургов есть свой врач-гистолог в Склифе, которому пошлют срезу. Я спросил: сколько? Он ответил: от 7 до 9 тысяч, операцию будут делать вечером, когда нет начальства. Все как обычно, все как у людей.

Было три телефонных звонка. Лена Мушкина, которая попросила моего отзыва на ее новую книгу, чтобы получить грант. Попов из Партии жизни, который попросил поддержку в выборной кампании спикера Совета Федерации Миронова. Котомкин, который рассказал, что Саша Бобров довольно грязно написал обо мне в «Советской России». Не переходил ли я ему дорогу? Вроде бы не переходил. Они, правда, все хотели семинар покойного Кузнецова после его смерти, полагая, что они, расхожие московские поэты, не хуже. Я также думаю, что всем очевидно: я не считаю Боброва не то что выдающимся поэтом, но и просто первоклассным. Поэт с гитарой и телевизионный ведущий. Большое и глубокое дыхание — это особь статья.

Утром и накануне ночью читал «Изгоя». Где-то с трехсотых страниц, когда действие перенеслось в Россию, начался настоящий роман. Есть сатирические места, а это мне близко, просто первоклассные. В первую очередь это, конечно, демонстрация на Театральной площади по поводу «золотого голоса России» и все, что связано с организацией этой демонстрации. Сцена, когда Иверов в дождь убегает из Шереметьева, по своей заоблачной инфернальности первоклассная! Браво! Роман — это вещь серьезная, о нем нельзя судить по первому впечатлению.