Галина Кузнецова-Чапчахова - Парижанин из Москвы

И, правда, неужели ни разу не перечитали наши любящие слова Иисуса Христа! «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём… если кто разведётся с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подаёт ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведённой, тот прелюбодействует» (Мф. 5, 28–32).

И.С. знал. Не как романтик, не как гедонист, он именно по праву христианина так долго и упорно считал О.А. своей, не «голландца» женой. Он сразу уверил себя, что замену себе прислала родная Оля, «отошедшая». Он, как перед Богом, полагал, что не «прелюбодействует» в мыслях и словах, поскольку не вместе они временно. Он очень долго ждал, очарованный её ласковыми добрыми признаниями, навевавшими иллюзии. И ставил друга в известность об О.А. с самого начала переписки и постоянно.

Он был слишком… «без переходов и оттенков», как пишет о нём Вера Николаевна Муромцева-Бунина, а уж ей ли, вкусившей и не такие «переходы и оттенки» мужа, не знать, как сложен и непредсказуем мир мужчина — женщина!

Да и отношения складывались уж очень специфичные, отсюда и споры тоже весьма специфичные: так уступают любимой жене. И.С. соглашался с неумолимо властной О.А., подавляемый её точным расчётом, её знанием «предмета»: да, его друг Ильин сух и прагматичен. Да, он держит на расстоянии даже Шмелёва. К нему так запросто не зайдёшь, его жена Наталья Николаевна ещё менее доступна для человечески простого общения. Она же так рада была бы принять «Ваню» у себя в имении, облегчить его быт, участвовать в издании его книг. Всё сумбурно, но всё для него, для него…

И это тоже очень по-русски и по-мужски по-русски: ну, не охота же спорить, все правы и все виноваты. Все перед всеми виноваты, как сказал Достоевский. Но лишь любя друг друга не сгинет нынешнее человечество…

И ещё: было что-то семейное в их отношениях. Посылки с провизией, с праздничными гостинцами; связанный ею свитер для И.С.; костюм, сшитый в Голландии по меркам, присланным по её настоянию в письме.

Подробные отчёты о здоровье, лекарствах, хозяйственных делах, трудности с приходящей «Ариной Родионовной» у писателя; проблемы с прислугой у О.А.

Поздравления с праздниками, с днями рождения, подробно излагаемые предполагаемые планы — право, это письма родных людей, мужа и жены. И цветы, цветы — их обоих знали цветочные фирмы с той и другой стороны, из Утрехта в Париж (и какое-то время в Женеву) и наоборот. Цветы, к сожалению, увядали спустя большее или меньшее количество дней.

Вот только «своей Оле» не приходилось ничего доказывать, не выработался навык настаивать на своём. И.С. никогда прежде не имел дело с характером «Настасьи Филипповны».

И потому так трудно даётся понимание, что И.С. не кривил душой ни с той, ни с другой.

Приподнятое романтическое восприятие собственного «Романа в письмах» — от уверенности, что и все другие способны оставаться «чистыми сердцем», как дети.

Видимо, избежать сниженного восприятия истории конкретных людей можно только сохраняя тайну двух, которую они уносят по ту сторону земной жизни, уж очень тонкая реальность! Но Ивану Сергеевичу нечего было скрывать от Бога и людей.

Вот Ольге Александровне труднее убедить в своей правоте людей, хотя и у неё была своя правда.

Ведь и Маргарита у Гёте не убедила, хотя любила не помня «своего».

Именно этой опасностью, возможно, объясняется сомнение самой Ольги Александровны, надо ли предать письма огласке, а также впоследствии её работа цензора, о размахе которой теперь можно только предполагать.

На всё, на всё соглашался её добрый избранник, кроме нарушенного «Плана жизни», но как же поздно он это понял: «…сколько осталось неосуществлённым, ненаписанным…» Но ведь только так и возможно для творчества: или просто жизнь, в её каждодневности, исключающей творческое созидание, или жизнь в мире воображения и сотворения инойреальности.

О если б его планам подчинила себя «отошедшая». Но, увы — «План жизни» пришлось выполнять в условиях одиночества и непонимания таким дорогим и таким другимчеловеком.

И всё же! «Самоназванная Ольга Шмелёва» нежданным и неизменным душевным подъёмом озарила, во многом обогатила жизнь творящего «иное» — своей разрушительно-созидательной любовью, внеся в его жизнь столько неизведанного, перевернув весь душевный уклад и всё-таки не сокрушив его!

Остаётся дослушать «другую сторону».