- Обидно помирать герою в четырех шагах от победы! - сказал он наконец, впервые обращаясь ко мне.
- Да, конечно.
В этот момент нас незримыми нитями связывала и глубокая печаль и то состояние невольного возбуждения, которое охватывает всякого солдата, подъезжающего к линии фронта.
Синичкин поднял на меня глаза. Немного выражало это мое сочувственное "конечно", но, должно быть, танкисту была сейчас важнее всего искренность моей интонации, человеческая теплота. По-моему, он оценил мое внимание к его сердечной боли.
- Скоро пересечем границу Германии, - сказал он.
Я молча кивнул.
- А там снова войной запахнет!
С минуту мы помолчали.
- А какой был человек наш командир! - снова вздохнул танкист.
- Да, я слышал - хороший.
- Замечательный! Верно говорят про танкистов: "Эти люди долго не живут, но мир на них стоит вечно!"
- Хорошо говорят.
- Вот именно!
И опять наступила пауза, Синичкин словно бы давал мне время получше запомнить его слова.
- Германия, Германия, чужая ты сторонка!
Мне казалось, что танкист все еще думал о смерти своего командира. Он думал о нем и о боях на немецкой земле, связывая и то и другое в одном воспоминании, как нам вспоминаются слова песни вместе с музыкой, неотделимые друг от друга.
И эта музыка звучала в его сердце так громко и, должно быть, так теснила его грудь, что Синичкин теперь уже молча ударил кулаком по краю брезента, свисавшего с верха шатра кузова...
А машина наша тем временем двигалась по земле Польши. Постепенно наступали сумерки. Приближалась Германия. Надо ли писать о том, что сознание уже одного этого держало нас, еще ни разу не пересекавших границы неметчины, в состоянии необычного и непередаваемого нервного напряжения.
Нам повезло. К первому километру немецкой земли машина танкистов подъехала еще засветло. Я никогда не забуду этой минуты.
"Студебеккер" подъехал к обычной развилке дороги, расходящейся на две стороны. Слева виднелся реденький сосновый лесок, освещенный предзакатным солнцем. Высокие сосны словно бы плавали в желтовато-янтарном дыму.
Прижавшись к краю асфальтовой ленты, застыла у дороги колонна грузовиков. Шоферы в зимних, некогда белых, а сейчас уже серых полушубках, измазанных маслом и гарью, сгрудились у передней машины и что-то обсуждали.
У перекрестка на середине дороги стояла высокая девушка-регулировщица с погонами сержанта на новенькой, ладно пригнанной по фигуре шинели. Она взмахивала флажками.
В ней было что-то особенное. Может быть, та энергия и даже лихость, с какой она работала флажками, или уж очень явственно подчеркнутое в каждом жесте сознание своей ответственности и власти хозяйки военной дороги.
И то, как она резко поворачивалась всем туловищем на скрипящих каблуках, и то, как посматривала на шоферов, - все это должно было говорить тем, кто видел регулировщицу: "Смотри! Это не обычный дорожный перекресток, это граница Польши и Германии!"
И еще мне запомнился наш танк, стоящий чуть поодаль от дороги. Что-то сломалось в моторе, и сейчас танк на ходу ремонтировали. Из-под лобовой его части торчали ноги в кирзовых грязных солдатских сапогах. Сам же танкист лежал на разостланном брезенте, тело его изогнулось в напряжении, и кирзовые сапоги почти касались белой черты, проведенной через асфальт. - черты границы.
Такое можно было увидеть только тогда и только там, на этом перекрестке. Солдатские сапоги, касавшиеся границы, как бы символически попирая ее, пожалуй, красноречивее всех слов говорили о том великом свершении, которое обозначалось двумя словами: "Мы в Германии!"
Но все это я разглядел и запомнил позже. В первую минуту, признаться, еще не зная, что мы выехали к границе, я взглянул на перекресток и не заметил в нем ничего особенного.
- Она! - сказал мне Синичкин и толкнул в бок, когда машина встала в хвост длинной очереди.
И тут же танкист показал рукой на сосну, растущую за кюветом дороги. К сосне была прибита небольшая дощечка с надписью: "Германия".
Дощечку эту можно было бы и не заметить. Зато рядом висел еще один прибитый к столбу лист фанеры, крупными черными буквами на нем было выведено:
"Вот она, Германия!"
И еще один транспарант стоял у дороги:
"Товарищ! Ты въезжаешь в логово фашистского зверя".
Германия! Мы в Германии!
Трудно передать то чувство, с которым я прочитал эти плакаты на первой полоске немецкой земли! Как я ни готовился к встрече с границей, а все же почувствовал В тот момент, что от волнения у меня горло свело спазмой. И стало жарко в шинели.
Читать дальше