Валерий Меницкий: Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

Всё это мне очень пригодилось на первых армейских порах. Уже в приёмнике начался поиск спортсменов для различных соревнований. Я, как вы уже знаете, неплохо играл в футбол. Меня тут же приметили, и буквально недели через три я уже играл за сборную училища, хотя в него ещё не поступил.

Моя первая игра прошла довольно неплохо. Я хорош был в технике, но мужской выносливости пока ещё не хватало. Напомню, что мне было чуть больше 17 лет, а рядом на поле бегали самые настоящие мужики — 23-25 лет. Конечно, они были мощнее и, несмотря на мою техническую подготовленность, обходили меня, что называется, на поворотах. Для меня это стало предметным уроком, и я принялся в свободное время улучшать свои физические кондиции.

Кстати, армия в этом смысле дала значительный толчок моему физическому развитию. Взять ту же зарядку, которую я ненавидел, как ненавидел и ежедневные трёхкилометровые кроссы в сапогах — после них долго ныла надкостница… Но нелюбимая зарядка свою роль сыграла, постепенно привив мне неплохую выносливость, а ведь именно она, выносливость, всегда была моим слабым местом на поле. Так что спасибо зарядке!

Все обитатели войскового приёмника казались мне великовозрастными. Средний возраст его контингента составлял 20–21 год (21 год был крайним сроком приёма в училище; в исключительных случаях принимали до 23 лет). И, конечно, с позиций выпускника 10-го класса это были просто солидные мужчины. К 50-ти, скажем, годам разница в 2–3 года фактически не чувствуется, но когда тебе 17, а твоему соседу по казарме 23, она ощущается очень и очень. И хотя я был поднакачан, но… рост — 171, вес — 69… Короче, данные не ахти какие.

Но не это главное. Люди, которые меня окружали, обладали гораздо большим жизненным опытом. В том числе и в вопросах любви. Большинство из них уже познали любовь не только в её книжном варианте. Мой же любовный опыт ограничивался подростковыми вечеринками, которые заканчивались невинными объятиями и поцелуями…

Кроме того, в обиход моих соказарменников входило обязательное курение, выпивка, игры в карты, другие азартные развлечения. И со всем этим мне пришлось столкнуться лицом к лицу. Но спортивные навыки давали о себе знать — я никогда не был «мальчиком для битья». И если даже физически я не выглядел внушительно, это ещё не означало, что я не мог постоять за себя. Помимо всего прочего, я был москвичом и неплохо играл в футбол, а это в глазах молодых искателей лётного счастья прибавляло мне авторитета. Обо всём этом я пишу, чтобы читатели лучше поняли быт и настроения, царившие в лётных, да и вообще военных училищах того времени.

Честно говоря, сама обстановка приёмника училища действовала на меня крайне угнетающе. Первая романтика улетучилась довольно быстро. Во-первых, я понял, что попал не в истребительное, а в бомбардировочное училище. Во-вторых, увидел, каким образом шло установление железных армейских порядков. В прежней, штатской жизни я мог, иногда даже не без удовольствия, подчиняться кому-то, особенно старшим, но не их физической силе, а силе их убеждений. Здесь же я видел только неприкрытый диктат власти и силы, далеко не всегда обладавший той моральной убедительностью, которая должна исходить от начальников.

А тут ещё этот быт, эти грязные бани, к которым мы шли километра четыре в соседнее училище и куда нас засовывали сразу человек по сто пятьдесят или двести, давая на помывку минут сорок. А эти, мягко говоря, «многоочковые» туалеты и коллективное утреннее «творчество» в них! А отсутствие воды в умывальниках — лица не ополоснёшь, не говоря уже о душе, который мне надо было принимать несколько раз в день, учитывая мои занятия спортом…

Всё это и привело постепенно к тому, что дух романтики начал уходить. Я уже не болел авиацией. Да и те курсанты, с которыми мы общались (а это были, как правило, списанные курсанты, т.е. те, кто не смог научиться летать либо не переносил перегрузки), навевали на нас всё больше скепсиса. Сейчас-то я понимаю, что это были просто неудачники: одних списали по «нелётной», других — из-за плохой переносимости перегрузок, третьих — по разным другим причинам. Свои недостатки они, конечно, нам не раскрывали. А вот то, что авиация — это дурь, что она никому не нужна, что надо идти в гражданские институты, повторяли как бы между прочим постоянно. А попадались ещё и «гастролёры» — таких было процентов 15. Они получали отпуск на работе и ездили вроде бы поступать в училище, но экзамены не сдавали, а, прекрасно вписавшись в казарменный быт, отдыхали от трудов праведных.