Валерий Меницкий: Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

Эти три дня пролетели так быстро, что я и не заметил. Все мои сверстники завидовали, что я вырвался наконец из родного гнезда. Тогда молодёжь просто мечтала уехать из Москвы, убежать в какую-нибудь таёжную даль, познать неизведанное. Была даже такая специальная книжная серия «Тебе в дорогу, романтик!». И вот одному из романтиков удалось вырваться из столичных стен и убежать. Куда? В Авиацию! Конечно, все смотрели на меня с гордостью и завистью. А я, откровенно говоря, завидовал им, что они остаются здесь, и не просто в Москве, а в моём любимом городе, где каждый камешек моего микрорайона мне знаком. Здесь всё было родным. И мне было горько и обидно покидать стены своего дома.

Я, конечно, хорохорился, но на душе кошки скреблись. Особенно грустно было на вокзале. Но когда меня обнимали и целовали девчонки, я крепился. Помню, у некоторых друзей и подружек глаза были на мокром месте, а я всё старался быть весёлым. Но как только поезд тронулся, сам чуть не расплакался. Я неотвратимо шёл к судьбе, которую сам себе выбрал. Колёса стучали, оставляя позади любимые московские улицы, поезд нёс меня всё вперёд, и вперёд, и вперёд!

Я проснулся при подъезде к Тамбову. Было утро. Не помню — хмурое или солнечное. Но впоследствии мне всегда казалось, что когда я приезжал сюда из Москвы, неизменно стояла холодная и унылая погода. Хотя это, очевидно, были эмоции.

И на этот раз небо, встретившее меня на привокзальной площади Тамбова, показалось мне серым и неприветливым. Я отправился в соответствующем настроении в так называемое родное училище. В войсковом приёмнике я застал довольно интересную и непривычную для себя картину. Мои сослуживцы уже были одеты в солдатскую форму. Все они были какими-то нескладными, какими-то прямоугольными и треугольными, абсолютно одинаковыми. Я никого не узнавал. Впечатление примерно такое, будто встретил, допустим, группу китайцев — все они кажутся на одно лицо. И только потом, познакомившись поближе, начинаешь понимать, что они все разные. Впрочем, очевидно, такими же одинаковыми при первом рассмотрении кажемся китайцам и мы.

Но постепенно я начал узнавать своих друзей, а они наперебой спрашивали одно и то же: «Ну, как там Москва?» Надо учесть, что телевизор в ту пору не был ещё таким общедоступным явлением, как теперь, люди узнавали новости в основном по радио да из газет или же по телефону от родных и знакомых. Поэтому я стал как бы героем дня. всё, что я ни рассказывал, вызывало у окружающих живейший интерес, даже мельчайшие подробности моего путешествия и наблюдения столичной жизни. Я понял по их вопросам, что, хотя многие из них, как я уже говорил, были вполне сложившимися мужчинами, они испытывали те же проблемы, что и молодые люди, впервые оторвавшиеся от домашней жизни, от семьи.

Не прошло и суток, как и меня переодели в форму. Я впервые столкнулся с портянками, которые в армии заменяют носки. Это было поначалу весьма неудобно и непривычно. Словом, начинался курс молодого бойца, знакомый каждому военному человеку. Хотя мы были курсантами, но для начала все почему-то должны были стать бойцами: походить строевым шагом, пострелять из автомата и карабина, пробежаться в противогазе…

Сейчас часто говорят о дедовщине и о том, была ли она раньше. Когда меня об этом спрашивают, я всегда откровенно говорю, что дедовщины как таковой у нас не было. Но её отголоски доходили и до нас. Впрочем, нынешняя трактовка дедовщины, звучащая из уст многих сегодняшних комментаторов армейской жизни, — это примитивное обобщение всего того негативного, что может быть в армии.

Что такое для них дедовщина? Приходит молодой парень в армию, а старослужащие воины начинают над ним издеваться. Заставляют его работать за себя, заниматься совсем не тем, чем принято заниматься в армии: чуть ли не рабским трудом с постоянными физическими и особенно нравственными унижениями. Естественно, это очень сильно влияет на характер молодого человека. И если парень недостаточно сильный, он может сломаться, и тогда либо полностью подчинится, либо совершит насилие над собой или своими обидчиками. Я думаю, дедовщина имеет гораздо более глубокие корни и причины.

В вышеописанном варианте дедовщины у нас не было. Старшие курсанты нас не только не унижали, а наоборот — даже оберегали. Ведь не секрет: лётного состава в училище было в процентном отношении гораздо меньше, чем обслуги, состоявшей в основном из солдат и гражданского персонала, с которыми у курсантов не всегда были нормальные отношения. И в городе, где к военным относились довольно неплохо, всё-таки случались некоторые неприятные эпизоды. Курсанты старших курсов в этих немногочисленных конфликтах всегда нас поддерживали и защищали. И эта поддержка здорово помогала нам.