Федор Раззаков - Леонид Филатов - голгофа русского интеллигента

Увы, но эти письма нисколько не изменили точки зрения Смехова. В 1992 году, когда свет увидят его мемуары «Таганка. Записки заключенного», туда будут включены те самые заметки из журнала «Театр», в которых не будет изменена ни одна строчка. В том числе и про А. Эфроса. Впрочем, о том, чем позиция Вениамина Смехова отличается от позиции Леонида Филатова в вопросе отношения к смерти выдающегося режиссера, мы уже говорили.

В дни начала 88-го Филатов оказался в эпицентре событий, связанных с именем Владимира Высоцкого. Еще в январетому исполнилось бы 50 лет и власти сделали все от них зависящее, чтобы эта дата не прошла незамеченной для общества (даже наградили покойного Государственной премией СССР). Началась шумная пропагандистская кампания, в основе которой лежала не только искренняя любовь к поэту, но и политический интерес. Посредством имени Высоцкого горбачевцы собирались развенчать брежневский «застой», а заодно поднять на щит «Таганку».

Уже январская пресса (центральные издания) подарила поклонникам Высоцкого беспрецедентное количество публикаций о поэте – более двух десятков. Кажется, что каждый, кто хоть мельком видел Владимира Высоцкого или стоял с ним рядом, стремился теперь сказать о нем доброе слово и тем самым запечатлеть свое имя в истории. В № 6 февральского «Огонька» М. Влади по этому поводу горько заметила: «В этот приезд, связанный с 50-летием Владимира Высоцкого, к радости от проявлений всестороннего признания поэта примешивалось чувство грустного недоумения, вызванного доходящими до кликушества выступлениями, интервью и статьями многочисленных друзей и зачастую тех самых людей, которые при жизни отказывали Высоцкому даже не в признании, а в элементарном уважении. Эти люди мелькают на экранах телевизоров, сидят в президиумах вечеров памяти, где из скромности не появляются его истинные и старые друзья и, стесняясь всеобщего ажиотажа, избегаю присутствовать я».

Надо отдать должное Филатову: он нашел в себе силы, чтобы не поддаться массовому психозу и «друга Высоцкого» на страницах прессы из себя не строил. Хотя в определенных акциях этой кампании все же участвовал. Например, оказался в числе подписантов письма в защиту драматурга Эдуарда Володарского. Тот за короткое время успел дать несколько интервью, где рассказал о своей дружбе с Высоцким, а также опубликовал пьесу о нем, где раскрыл некоторые неизвестные ранее факты его биографии. Эта активность драматурга не понравилась родственникам Высоцкого (родителям, а также Марине Влади) и ряду его друзей, которые стали публично уличать Володарского в том, что другом Высоцкого он если и был, то плохим. В итоге в прессе разгорелась жаркая полемика вокруг имени драматурга.

5 мартасвой голос в эту кампанию вплел и Леонид Филатов, подписав так называемое «письмо 23-х», которое было направлено на защиту Володарского. Оно было опубликовано в газете «Советская культура», и свои подписи под ним также поставили: Эльдар Рязанов, Сергей Соловьев, Николай Губенко, Жанна Болотова, Ирина Рубанова, Татьяна Друбич, Павел Чухрай, Иван Бортник, Андрей Смирнов, Александр Митта и др. Авторы письма заявляли следующее:

«Уважаемый товарищ Беляев! (А. Беляев – главный редактор „Советской культуры“. – Ф.Р.) Нас удивила публикация руководимой Вами газеты от 6 февраля сего года, касающаяся нашего товарища и коллеги Эдуарда Володарского. В газете решительно растаптывается честь и репутация этого известного и талантливого кинодраматурга. И дело не только в содержании публикации, в огульных обвинениях Марины Влади и других лиц, письмо подписавших. Мы могли бы доказательно опровергнуть опубликованное, но понимаем, что разбор и проверка клеветы – дело других учреждений.

Мы переживаем сейчас существенный момент нашей истории, связанный с надеждами на возрождение всего лучшего в человеке. Способствует ли тому упомянутая публикация? Бесцеремонно вторгаясь в личную жизнь художника, делая ее предметом тенденциозного общественного обсуждения, газета творит недоброе дело – плодит сплетни и домыслы… Мы все же надеемся, что эта досадная оплошность, которая, разумеется, требует публичных извинений. Иначе болезнь может стать хронической: каясь перед мертвыми, мы перестаем быть осторожными и терпеливыми с живыми».