Татьяна Дашкевич - Фатьянов

Там, у костра на берегу Клязьмы, Алексей становился поэтом.

А городской сад, где по вечерам бывали танцы под духовой оркестр — это первые свидания с оживляющей тишину музыкой. Алеша устраивался где-нибудь поодаль от эстрады на скамейке и слушал ее звучание, и смотрел, как послушно только что скованные стесненьем горожане и горожанки начинают кружиться в танце. Тогда он становился молчаливым и взрослым, словно забегал в туманное будущее.

Так входила в чистую душу музыка.

Став подростком, он увлекся голубями и занялся ими всерьез. «…На этой улице подростком гонял по крышам голубей»… Это — картинка из детства Фатьянова. Тогда еще не было радиосетей и Алеша с Костей Климовым мечтали наладить голубиную почту, чтоб писать письма всему миру. Друзья счастливо глядели в небо, вбирая его красоту в детские сердца. Но сколько их, этих детских лет! Наступают долгие зимы и по крышам не побегаешь. Крупнее сверстников по телосложению, Алеша никогда не дрался, чаще растаскивал задир и утирал им носы, как взрослый. Это великанское отношение к людям было для него естественным и как бы вне возраста.

Можно представить себе: в синие, зимние сумерки Алеша приходит с речки, где верховодил и маленькими, и постарше детьми, где они с визгом катались на санках и лыжах. Он, дитя гармонии, приходит с улицы, а в доме звучит «Жаворонок» Глинки. Это сестра Тамара, которая старше на два года, разучивает музыкальный шедевр — гимн жизни и лету. Алеша, по ее рассказам, обмирал и мог слушать долго, тихо, глядя в пространство перед собой невидяще, как на огонь… Он будто бы на ощупь, по-дедовски пробовал жизнь на ее добротность.

Тамара Ивановна вспоминает, что когда она пошла в третий класс, Алеша пошел в первый. Учеба его шла легко благодаря исключительно хорошей памяти, и вскоре он стал помогать ей решать задачи. К тому же отчаянно защищал ее от мальчишеских атак. Наверное, потому до конца своих дней он и называл ее «младшей сестренкой».

В те годы — в годы НЭПа — в дом вновь вернулись «старорежимные» праздники. Под Рождество в большой столовой появлялась елка, которая верхушкой упиралась в высокий потолок. Тамара и Алеша наряжали ее неизъяснимо пахнущими игрушками из глубоких картонок. Сценой для представлений становился семейный обеденный стол из дуба. Он был умело декорирован марлей, ватой и самодельным серпантином. Платья старших сестер преображались в сценические костюмы и дети играли на «театре» с самозабвением, которого так не хватает иногда взрослым актерам. Естественно прививались сценические навыки и уходил страх перед подмостками. Иногда способность Алеши к сценическому перевоплощению помогала и в жизненных коллизиях. Он был, хотя и воспитанным в почитании старших, но озорным мальчуганом. Случалось, общие детские проказы заканчивались разорванными штанами или пальто. Тогда послом с челобитной выступал перед взрослыми Алеша. Дворовым мальчикам, страстным любителям подраться, но панически страшащимся наказания, он говорил, что правда всегда лучше лжи. Так его учили.

И подтверждение тому он нашел в одной из толстых книг, которую показал Тамаре.

— Ты Бальзака читала?

— Нет, — солгала она. — Это книги для взрослых, — хотя тайком почитывала «Евгению Гранде».

И тогда Алеша открыл книгу на закладке и прочел вслух:

— «…Правда — точно горькое питье, неприятное на вкус, но зато восстанавливающее здоровье…» Понятно тебе, Тома-кулема?..

Тамара только пожала плечами и вскинула недоуменно брови, показывая, что этот разговор неуместен — здесь нет лжецов. И лишь по прошествии лет вспомнила этот случай и поняла, что этот ребенок — ее братишка, — провидел, может быть, в тот момент тяжесть своего креста. Крест этот — пожизненное правдолюбие.

Детские дерзости не мешали мальчику оставаться увлеченным читателем. Он писал позже в автобиографических набросках:

«…Сказки, сказки, сказки Андерсена, Братьев Гримм и Афанасьева — вот мои верные спутники по проселочной дороге от деревни Малое Петрино до провинциального городка Вязники, где я поступил в школу…».

Крутилось кино, работали магазины, росли дети, пока не начала «колебаться» линия партии. Линия-то гнулась, а человеческие хребты ломались. Свернули нэп — Фатьяновых снова выселили, несмотря на валенки для РККА и красные галстуки их детей. Алеша успел окончить лишь три класса, когда все имущество родителей пошло с торгов. Их «раскулачили» вторично.