Анатолий Добрынин - Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]

Следует сказать, что во время этого визита, как выяснилось позже, Картер уполномочил Бжезинского начать конфиденциальный разговор о координации по линии спецслужб, который закончился впоследствии подписанием специального соглашения по сбору с территории Китая технической информации, касающейся испытаний советских ракет.

Показательно, что сразу же после нападения Китая на Вьетнам Белый дом по „горячей линии" передал ноту Советскому правительству, чтобы оно не предпринимало никаких шагов, которые „могли бы ухудшить ситуацию". Прокитайские тенденции Вашингтона были очевидны.

Как курьез рассказывал мне впоследствии помощник Картера Джордан о следующем эпизоде. Сенатор Джексон публично сравнивал поездку Картера в Вену с поездкой Чемберлена в Мюнхен для умиротворения Гитлера. Вот почему, когда Картер прилетел в Вену, он отказался от зонтика (символ Чемберлена!), хотя на аэродроме шел сильный дождь.

Соответствующее постановление Политбюро от 12 декабря было первоначально завизировано только этой тройкой. Через несколько дней оно было завизировано как уже расширенное постановление от 26 декабря также Пельше, Сусловым, Гришиным, Кириленко, Черненко, Тихоновым, Щербицким.

К середине июня 1980 года в Афганистане находилось 80 тыс. солдат и офицеров, 800 танков, 1200 боевых машин пехоты, 1600 бронетранспортеров, 1200 орудий и минометов, 290 самолетов и вертолетов (из докладной записки Устинова на имя Брежнева).

Этот срок вывода был затем через некоторое время официально зафиксирован Женевским соглашением (апрель 1988 г.) между Афганистаном и Пакистаном под эгидой ООН и при участии СССР и США. Было выведено около 100 тыс. солдат, которые составляли контингент советских войск к концу девятилетней войны в Афганистане. Всего через войну в Афганистане прошло 620 тыс. советских военнослужащих (из них 14,5 тыс. было убито; 53,7 тыс. — ранено).

В пик американской интервенции во Вьетнаме там находилось в пять раз больше американских войск, чем советских в Афганистане.

После распада СССР Бжезинский ясно показал, что он не только антисоветский деятель, но и глубоко враждебный России человек.

Уайнбергер был министром здравоохранения и социального обеспечения.

Ярузельскому нами оказывалась всяческая помощь (вооружением, финансами, продовольствием и т. п.). Однако вопрос о вводе в Польшу союзных войск, как в свое время в Чехословакию, не находил поддержки в Политбюро. Две дивизии советских войск, постоянно дислоцированные в Польше (по планам Варшавского пакта), получили приказ не выходить из казарм, чтобы „не провоцировать поляков". На одном из заседаний специально созданной комиссии Политбюро по Польше ее председатель Суслов прямо заявил, что „пусть даже в Польше к власти придут социал-демократы, будем с ними работать, но войска не введем". Кремль понимал, что ввод войск в Польшу, да еще в условиях войны в Афганистане, мог иметь непредсказуемые последствия.

Вопрос о строительстве крупной радиолокационной станции (РЛС) в районе Красноярска, как не соответствующей договору по ПРО, Шульц поднимал передо мной еще летом предыдущего года. Так начался длительный спор вокруг этого вопроса. Как после выяснилось, советское руководство с самого начала знало от нашего Генштаба, что это действительно было нарушением договора по ПРО, но держало это в большом секрете от послов (включая и посла в Вашингтоне). В результате советские дипломаты продолжали отстаивать нашу ложную версию. А это лишь подрывало доверие между США и СССР. Лишь в начале 90-х годов мы согласились демонтировать эту станцию.

Вот как описывает сам Горбачев в своей последней книге „Жизнь и реформы" предварительный разговор с Громыко о его преемнике: „Громыко рассчитывал выдвинуть на этот пост кого-то из дипломатов. Говорил о Корниенко, назвал и сам же отклонил Воронцова, в то время посла во Франции. Упоминалась и кандидатура Добрынина, хотя он его не жаловал, видимо, понимал, что тот во многом ему не уступает, а может быть и превосходит". Когда же Горбачев назвал кандидатуру Шеварднадзе, то первая реакция Громыко „была близка к шоку".

Весь этот разговор Горбачев так описывает в своих мемуарах: „После XXVII съезда партии секретарем по международным вопросам стал Анатолий Федорович Добрынин. Опытный политик, дипломат, он до той поры не имел прямого соприкосновения с проблемами коммунистического движения. Это его смущало — видно было по беседам. Но расчет мой был на то, что свежий, непредубежденный взгляд поможет ему реализовать новые подходы. Была и другая сторона дела. До 1985 года в силу завоеванного МИД особого положения за ним фактически сохранялась монополия на инициативы в нашей внешней политике. Выдвижение Добрынина позволяло подключить к этому потенциалу международный отдел ЦК".