Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

¾ Ну, вот и встретились! — сказал я Сашке.

Он только сверкнул на меня глазами, а моя кра­савица, кажется, превратилась в соляной столб. Разинула рот, развела руки и в такой позе застыла. Уходя со двора, я оглянулся, а она еще все стояла в той же позе.

Привод Александра Перфильева был моим триумфом. С этого времени сам граф обратил на меня внимание и стал давать мне труднейшие поручения.

Александр Перфильев запирался недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.

Такова история о «душителях» и их поимке. Память изменила мне, и я упустил множество мелких эпизодов этой длинной и страшной истории, но в общем передал ее так, как она сохранилась в памяти моих современников.

В то время эти «душители» навели на жителей совершенную панику и, когда страшная шайка была переловлена, все вздохнули с чувством облегчения, а мы — с чувством гордости и радости.

Это было еще в начале моей полицейской карьеры, если не ошибаюсь, в 1857 году...

Осенью, в последних числах сентября, ко мне, в то время полицейскому надзирателю Спасской части, вошел вестовой Сергей и доложил:

¾ Неизвестный человек, не объявляющий своего звания, целый день трется около конторы квартала и ищет случая припасть с личной просьбой к вашему высокородию. Человек подозрителен...

¾ Почему?

¾ Дал мне тридцать копеек, чтобы я допустил его на разговор с вашим высокородием наедине.

¾ Позови, — говорю.

Через несколько минут Сергей ввел в кабинет субъекта лет, по-видимому, сорока, одетого в обыкновенный мещанский наряд. Это был лысый, высокого роста человек.

На вопрос, что ему надо и кто он, неизвестный отвечал, что он Динабургский мещанин, Яков Дорожкин, недавно прибыл из Динабурга, и что паспорта не имеет, а остановился на Васильевском острове у своего кума, бессрочно отпускного матроса Балтийского флота, Семена Грядущего, который вот уже несколько лет служит у адмирала Платера кучером.

Отрекомендовав себя подобным образом, этот странный человек вдруг встал на колени и, просительно складывая руки, заговорил:

¾ Явите Божескую милость, ваше высокородие! Окажите ваше высокое содействие моему куму, Семену, к определению в должность...

¾ Да ведь он служит, твой кум Семен, — сказал я. — Какой еще ему службы надо?

¾ Служит он действительно, ваше высокородие, и при хорошем месте состоит... Только сделайте такую милость, определите его в палачи!..

Как уже ни наторел мой полицейский слух ко всякого рода заявлениям, однако мне показалось, что я ослышался...

¾ Чего? Куда? — переспросил я.

¾ Палачом хочет быть кум Семен, — ответил ясно Дорожкин. — Сделайте такую милость, ваше высокородие, похлопочите...

Я велел ему встать, а сам невольно задумался, удивленно поглядывая на неожиданного просителя... Тот стоял, почтительно вытянувшись и пожирая меня глазами, блестевшими из-под его морщинистого, лысого, узкого и высокого лба.

Надо заметить, что на основании существовавших в то время законоположений правительство предлагало обязанности палача лишь преступникам, подлежавшим лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь или к отдаче в арестантские роты. Но даже и при этих условиях кандидатов на данную должность почти не находилось. Да оно и понятно: роль палача не свойственна русскому человеку, и даже среди арестантов охотников на нее всегда было мало. Правительство даже циркулярно в разных губерниях по тюрьмам разыскивало желающих принять на себя эти ужасные обязанности.

Вот почему после нескольких минут раздумья я решил, что дело, во всяком случае, надо расследовать, и тотчас задал вопрос о том, судился или нет когда-либо его кум.

Оказалось, что Дорожкин этого не знает. И он снова повторил, что его кум, Семен Грядущий, просит во что бы то ни стало выхлопотать ему определение на должность палача, обещая не пожалеть на это никаких расходов, лишь бы, впрочем, об этом до времени не было известно адмиралу Платеру.

¾ Потому, видите ли, что адмирал с трудом отпускает кума со двора, разве раз в месяц — в баню. Вот я за него и прошу. А так как кум завтра, кстати, именинник, то позвольте порадовать его, что вы взялись хлопотать по его делу...

Заинтересованный еще более как ходатаем, который, казалось, вполне искренне желал угодить своему приятелю, так и особенно личностью человека, который, живя на свободе и в известном достатке, стремился принять на себя ремесло палача, я решил заняться этим делом основательно.