Вениамин Каверин - Эпилог

План сборника был послан в Секретариат (29 января 1968 г.), и Секретариат постановил поручить правлению издательства «Советский писатель» «рассмотреть вопрос об издании сочинений Лунца и воспоминаний о нем». Казалось бы, все трудности были позади. На деле они предстояли. Хотя «Советский писатель» как орган Секретариата обязан был выполнять все его решения, на деле эти решения не значили для издательства ровно ничего, и оно на них, вульгарно выражаясь, плевало. Издавая в огромных тиражах бездарные произведения членов Секретариата, оно пользовалось во всех случаях, в том числе беззаконных, его безусловной поддержкой. Для этого существовала (и существует) формула: «рассмотреть вопрос », а как будет решен вопрос, этим Секретариат не интересовался. Короче говоря, в подобных делах Секретариат зависел от Лесючевского, директора издательства, а не наоборот.

Доказать это совсем не трудно: когда наши хлопоты зашли в тупик, Федин, в растраченной душе которого еще брезжила память о покойном друге, лично просил Лесючевского издать сборник, хотя как председатель правления Союза писателей на административной лестнице стоял бесконечно выше его. Об этом рассказал мне сам Лесючевский в минутном припадке искательной откровенности, которые иногда случались у этого человека.

г

Все это происходило до нашего вторжения в Чехословакию в августе 1968 года, в литературном климате еще держались последние следы «потепления». Впрочем, мы надеялись даже не на эти быстро исчезающие следы, а, как я уже упоминал, на знаменитые имена: Горький, Федин, Тихонов, Шкловский.

Нет необходимости с такими же подробностями рассказывать о «борьбе за литературное наследие Льва Лунца», как назвал свои записки Подольский. «Весь 1969 год, — пишет он, — прошел в попытках включить книгу Лунца в план издательства на 1970 год. О том, как вести эту борьбу, между членами комиссии проявились разные точки зрения. Они постепенно привели к разногласиям между мной и Слонимским. Возникший спор стал предметом обсуждения внутри комиссии. За весь год не удалось организовать встречи членов комиссии, чтобы на заседании обсудить трудные вопросы отношений наших с издательством. Поэтому переписка и разговоры — личные и по телефону — были средствами обсуждения этих вопросов». «Разногласия между членами комиссии» начались вскоре после отрицательных рецензий, принадлежащих профессору А.Западову и профессору А.Новикову. Первый испугался Слонимский — и не без оснований: в конце пятидесятых годов, когда я принимал участие в ревизионной комиссии Союза писателей, проверявших деятельность «Советского писателя», мне удалось разгадать несложную комбинацию, с помощью которой Лесючевский и Карпова возвращали «неугодным» авторам их книги. Карпова заказывала рецензию, заранее подсказывая ее содержание, а если попадался напористый литератор или книга не могла вызвать никаких возражений, заказывалась вторая рецензия, потом — третья, четвертая и так далее. Так, я обнаружил, что исторический роман А.Борщаговского «Русский флаг» удостоился тринадцати отрицательных рецензий. Конечно, не было ни малейших оснований отвергать роман, посвященный победе русских над английской эскадрой у берегов Петропавловска-Камчатского в 1854 году, тем более что стоимость рецензий, по моим предположениям, была близка к авторскому гонорару. Но, очевидно, Борщаговский чем-то не угодил руководителям издательства, и книга многократно отвергалась. Такой же тернистый путь предстоял сборнику Лунца, с той разницей, что в этом случае издательство вынуждено было действовать осторожно — тянуть, врать, отделываться неопределенными ответами и т. д. Упорным попыткам утопить книгу Лунца надо было противопоставить еще более упорные попытки спасти ее. Но увы! Члены комиссии вопреки тому, что двое из них были руководителями Союза писателей, под разными предлогами стали уходить от борьбы.

Я уже упоминал, что первым испугался Слонимский, причем, подобно прогрессивному параличу, это был прогрессивный испуг. Сперва он стал отделываться от Подольского, что было почти невозможно, потому что последний, с его старомодной принципиальностью, просто не понимал его. Потом он стал отказываться от председательства, а когда Подольский, с завидной для старого человека энергией, начал уговаривать Слонимского, тот ответил на уговоры грубым письмом.

Подольский записал по этому поводу следующий телефонный разговор со мною: