Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Популярны были на Западе и мысли, высказываемые П.Н. Ткачевым: «Мы должны раз и навсегда вычеркнуть из своего словаря пошлые и бессмысленные фразы о каком-то народном гении, фразы, взятые нами напрокат у реакционеров-славянофилов. Мы не должны, не имеем права возлагать на народ чересчур больших надежд и упований. Нечего говорить глупости, будто народ, «предоставленный самому себе», может осуществить социальную революцию, может сам наилучшим образом устроить свою судьбу. Только трусам свойственно льстить и вилять перед ими же созданными кумирами… Тот не любит народ, когда сваливает исключительно на его плечи великое дело социальной революции. Освобождение народа при посредстве народа – это та же теория народной самопомощи, под громкими фразами которой буржуазные экономисты стараются скрыть свое бессердечие, свое эгоистическое отношение к народным страданиям, к народному горю… Ни в настоящем, ни в будущем народ, сам себе предоставленный, не в силах осуществить социальной революции, только мы, революционное меньшинство, можем это сделать, и мы должны это сделать как можно скорее».

Теоретиков, вождей, особенно за границей, было много. Все они издавали журналы или газеты, высказывали радикальные мысли и предложения, читали лекции для русской молодежи, которая, возвращаясь в Россию, начинала практическую деятельность по воплощению этих идей. И.С. Тургенев 9 июня 1873 года писал Лаврову в Цюрих: «В «Правительственном Вестнике» появилась большая и беспощадная статья от имени правительства насчет наших цюрихских студентов; их обвиняют во всевозможных ужасах, упоминают (не называя, впрочем, вас) о ваших лекциях – и кончают объяснением, что те из наших соотечественников, которые останутся в Цюрихе после 1 января 1874 года, будут лишены всех прав и не допущены ни в какие казенные места и ни в какие учебные заведения. Вследствие этих драконовских мер наша русская молодежь в Цюрихе, вероятно, разлетится прахом, а с нею и библиотека, куда мне теперь незачем посылать экземпляры моих сочинений».

Действительно, как и предполагал Тургенев, русская молодежь разлетелась из Цюриха по всей России и начала упорную пропаганду радикальных идей в русском обществе. В это же время началось увлечение идеями Маркса и его последователей: его «Капитал» стал обязательной книгой для изучения в кружках, возникавших по всей России. Одновременно с этим все большее влияние приобретал в России и Первый Интернационал, его практика овладения душами людей. «Я сразу был охвачен водоворотом всех течений, – вспоминает Белоконский, – но примкнул только к одной, совершенно юной группе. Во главе ее стояла красивая, совершенно молодая женщина, Люда Волькенштейн…» Здесь читали лекции, в которых проводились мысли, что «нет Бога, и отрицалась святость веры и семьи»; профессор Зибер читал «социалистический курс политической экономии по Карлу Марксу». Сам Белоконский отправился в «народ», а Люда Волькенштейн «нежданно-негаданно сделалась террористкой»: вместе с Гольденбергом принимала участие в убийство харьковского губернатора князя Кропоткина в 1879 году. «Хождение в народ», как известно, не дало ожидаемых результатов. «Ужасающая безграмотность, тьма, невежество и бесправие крестьянского населения совершенно парализовали революционную работу, тем более что правительственные репрессии лишали возможности свободной работы в деревне… Конспиративная, тайная деятельность, не говоря уж о громадном проценте жертв, захватывала такие ничтожные круги населения, что, в сущности говоря, овчинка не стоила выделки», – вспоминал Иван Петрович Белоконский.

Овчинка не стоила выделки… И Россию захлестнул террор, казавшийся единственным выходом разрешения противоречий между классами. Но как бороться в Польше, если после восстания 1861–1863 годов русский царизм наделил польских крестьян землей, тем самым выбив почву для пропаганды на селе социалистических идей. А если русский царизм создаст условия для человеческого существования всех рабочих, крестьян и служащих – на земле, на производстве, в обществе вообще, то уживутся ли социалистические идеи в человеке труда, будет ли он мечтать о захвате власти?

Горький и Шаляпин много раз встречались в Москве, Нижнем Новгороде, Ялте, Петербурге… О многом разговаривали. Говорили они о том, что происходило в России за последнюю четверть века. Эти разговоры подталкивали и Шаляпина к размышлениям не только на общие темы, о положении русского человека в обществе, но и о собственной судьбе, которая не казалась ему такой уж безоблачной, как можно было предположить по внешним фактам его биографии.