Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Кстати, раз уж заговорили о книгах… Мне предстоит в текущем сезоне исполнять совсем новую для меня партию Добрыни Никитича в одноименной опере Гречанинова. У тебя нет чего-нибудь подходящего почитать?

– Идем, сам посмотришь…

Легко поднялись из-за стола, а в это время Екатерина Павловна кого-то усаживала за другой конец стола.

– Вот так и живем, Федор. Сейчас перекусит чем Бог послал и придет сюда за книгами, я уж предчувствую… Ну, ты выбирай сам, что тебе по душе… Смотри, любую книжку можешь брать, если надобна, я еще могу заказать, у меня во всех книжных магазинах есть знакомые, свои люди… А мне надо написать одно письмишко, ночью не успел…

Шаляпин подошел к полкам, на которых стройными рядами вытянулись книги. Тут были и недавно вышедшие книги Рыбникова, Гильфердинга, Киреевского, Афанасьева, Кирши Данилова, Александра Веселовского, Буслаева, Миллера, многотомная «История упадка и разрушения Римской империи» Гиббона, книги Льва Толстого, Достоевского, Пушкина, Тургенева, Чехова… И нарушавшие «стройность» небольшие по размеру книги Прыжова «Кабаки на Руси» и «Нищие на Руси», на которых были сделаны пометки рукой Алексы: «редкая», «книжка весьма редкая»… Шаляпин отобрал себе для более тщательного просмотра книги по фольклору, здесь должны быть разные варианты известной былины о Добрыне, можно почитать и сравнить… Неожиданно для себя Шаляпин вытянул книжку, привлекшую его своим необычным переплетом, и вслух прочитал:

– Пансальвин, «Князь тьмы», Москва, 1809…

– Во всех каталогах московских и питерских букинистов эта книга значится как редкая. Ты посмотри еще несколько книг, стоящих рядом с этой. Никогда и нигде ты не увидишь таких… – Горький, оторвавшись от письма, внимательно смотрел на Шаляпина.

– Ух ты, действительно не видел книг с такими названиями: «Двадцать шесть московских дур и дураков», «Житие Ивана Яковлевича, московского юродивого»… Вот Леньке Собинову бы показать, почитал бы, может, что-нибудь взял бы для своего Юродивого в «Борисе Годунове», хорошо исполняет, но страдания маловато в его последнем выходе…

– Ты, Федор, смотришь на книгу только как нужную, полезную для твоей работы или работы твоих товарищей-друзей.

Заметив, как Шаляпин отрицательно машет головой, добродушно продолжал:

– Не отпирайся, я уж тебя узнал, а через тебя и всю вашу оперную братию. А ты вот читал стихи Леопарди?

Горький вышел из-за стола и подошел к полкам, взял изящно изданный томик.

– Вот прочитай. – И Горький открыл нужную страницу.

– «На свадьбу моей сестры Паолины»… Ну и что? Прочитал! Неплохое стихотворение…

– Не умеешь, Федор, ты читать! Обрати внимание вот на эти строчки:

Горький, прочитав эти строчки, задумался.

– Действительно, тебе не понять, Федор. Я слишком многого от тебя требую. У меня-то возникла ассоциация с сегодняшним днем…

Шаляпин смотрел внимательно на своего друга, чуть-чуть недоумевая и переминаясь с ноги на ногу: что ж, дескать, ты, мой друг, хочешь этим сказать…

– Больше года тому назад, 1 мая, в Сормове состоялась демонстрация рабочих во главе с Павлом Заломовым, многих из них арестовали, судили в конце прошлого года. Естественно, я следил за всеми этими событиями, ежедневно посылал с его матерью обеды Павлу, велел передать им, арестованным, чтоб не пугались царских судей, посылал им деньги. И суд, можно сказать, провалился: блестяще выступили арестованные, обвинили самодержавие, жандармов, весь несправедливый строй, я выписал и оплатил для них адвокатов из Москвы, шестерых сормовцев сослали навечно в Восточную Сибирь, с лишением всех прав состояния. Но дело не в этом. Соберу денег на побег, надеюсь, убегут и много еще пользы принесут нашему делу такие вот отважные ребята, как Павел Заломов. Я о другом… И вот после суда над участниками первомайской демонстрации в Сормове приходят ко мне две женщины, две невесты, одна из них – невеста Яровицкого, о котором я тебе уже говорил, а другая – Жозефина Эдуардовна Гашер, тоже учительница, как и Александра Мартиниановна Кекишева, невеста вот этого Павла Заломова…

– Как ты их запоминаешь, уж очень мудреные фамилии и отчества, язык можно сломать. – Федор Иванович внимательно слушал, продолжая недоумевать, к чему клонит Алексей Максимович.

– Опять не понимаешь? Вспомни, Леопарди, патриот, он напоминает нам, что его страна, его народ ведет борьбу за свободу и даже женщины участвуют в этой борьбе, подавая щит и меч любимым супругам в день сражения. Наши невесты тоже участвуют в общей борьбе за свободу, ведут революционную работу, помогая своим женихам и мужьям. Понял?