Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Безмерно усталый приехал он в Москву. Нижний Новгород, Рига, Вильно, Варшава, Екатеринослав, Екатеринодар, Тифлис, Баку, Астрахань, наконец, Воронеж – и все эти города и концерты за 35 дней… И везде хотели от него только одного – выступлений с полной отдачей сил, требовали бисировать. Иной раз он это делал с удовольствием, но были и такие дни, когда душа его молчала, а публика требовала еще и еще, бывало, и срывался, недовольный уходил со сцены, потом ссылался на нездоровье, оправдываясь перед устроителями его гастролей.

В дверь постучались. Вошла Ирина с большой пачкой писем и газет.

– Доброе утро, папа! Мама сказала, что в этих газетах есть кое-что интересное, она их отложила для тебя.

Федор Иванович привстал, обхватил Иринку и крепко расцеловал.

– Спасибо, доченька! А кто там еще выглядывает? Заходите!

Борис, Танюшка, Федор только этого приглашения и ждали,

гурьбой ввалившись к отцу. За ними солидно вошли Лида и Иола Игнатьевна.

– Ну, слава Богу, все семейство в сборе, настроение у всех, я вижу, преотличное, – сказал Федор Иванович после того, как всех потискал и расцеловал. – Я скоро встану, ребятишки, тогда и поговорим. Я вот только почту разберу.

Иола Игнатьевна с детьми ушла, а Федор Иванович, отложив письма, стал разыскивать интересное для него. Много разговоров клубилось вокруг Русских сезонов Дягилева, особенно вокруг поставленного в Париже балета «Шехерезада». С обвинениями в самоуправстве Дягилева выступила в газете «Речь» Надежда Николаевна Римская-Корсакова. По ее мнению, Дягилев искалечил «Шехерезаду», урезал, соединил две части в одну, выпустил и переместил большие куски, что нарушало волю композитора. Как наследница всех авторских прав Николая Андреевича, она обвинила Дягилева в безнравственности, выразив тем самым неуважение к памяти композитора. И пообещала протестовать каждый раз против подобных самовольных и антихудожественных поступков господина Дягилева. Тут же Шаляпин обнаружил и сентябрьский номер «Речи», в котором Дягилев отвечает Надежде Николаевне. Как всегда, он спокоен и обстоятелен, без всякого раздражения, которое возникло бы у всякого, прочитавшего такие резкие обвинения в свой адрес, Сергей Павлович писал, что такой художественный суд его не испугал… И вообще, можно ли поднимать руку на людей, которые впервые поставили в Париже «Бориса Годунова», «Псковитянку», фрагменты таких русских опер, как «Руслан и Людмила», «Князь Игорь», «Хованщина», и нескольких балетов, так ошеломивших парижан… А если уж разбираться в авторских правах, то прежде всего нужно упрекнуть самого

Римского-Корсакова, совершившего редчайший во всемирной литературе факт, издав сочинения своего друга Мусоргского, искалечив и урезав многие страницы гениальных творений, более того, вставив целые страницы собственного сочинения. Всю прошлую зиму Дягилев просидел, по его собственным словам, в Публичной библиотеке над автографной рукописью «Хованщины» и сравнил с изданной Римским-Корсаковым, увидел, что в изданной «Хованщине» не осталось почти ни одной страницы без прямого вмешательства редактора, его поправки многочисленны и существенны. А между тем вся музыкальная общественность, узнав об этом, требует, чтоб ей дали, наконец, настоящего Мусоргского, не подправленного профессором Римским-Корсаковым. И речь идет не об инструментовке опер, а о переделках и поправках Римского-Корсакова, учиненных над сочинениями гениальнейшего из русских композиторов…

Федор Иванович давно знал о той полемике, которая велась вокруг этого вопроса, имел ли право Римский-Корсаков вмешиваться в художественную ткань опер Мусоргского, дабы придать им стройность и благозвучие, или все оставить так, как написано Мусоргским. По правде говоря, он сжился с тем текстом, который пел и играл больше десяти лет, переучивать ему бы не хотелось, но все же воля автора священна.

Перелистывая газеты, Шаляпин наткнулся глазами еще на одну полемику, развернувшуюся между все тем же Дягилевым и на этот раз Теляковским, издавна не терпевшими друг друга и не пропускавшими случая, чтобы не уколоть «противника». На этот раз под ружейный огонь Дягилева попала балерина Анна Павлова, очаровавшая Париж, Лондон и другие европейские столицы своими выступлениями, но отказавшаяся выступать в Русских сезонах 1910 года, проявив самостоятельность и независимость. К тому же свое неучастие в спектаклях Русского сезона она объясняла тем, что ее не отпустили лондонские антрепренеры, по контракту с которыми выступала. В другом интервью Анна Павлова заявила, что хотела «наказать» Дягилева за его неуважительное отношение к балетным артистам… Словом, изменила тому, кто столько сил в прошлом году отдал для ее рекламы, для того, чтобы ее выступления были успешными. Ведь не зря же Дягилев заказал Серову сделать афишу Русского сезона в Париже с ее изображением в прошлом году. Реклама да и она сама – это чудо, прозванное «русской Тальони», вот и пошли приглашения со всех сторон Старого и Нового Света… Реклама – залог успеха, и Дягилев – несравненный мастер в этом виде искусств. Но вряд ли прав Дягилев, упрекая Анну Павлову за то, что она танцует в театре-варьете, за то, что она танцует в низкопробных увеселительных заведениях, тем самым роняя высокое звание артистки императорских театров России: «Наши императорские театры занимаются всем, чем угодно, но только не престижем и не достоинством своих артистов»… Не обошлось и без упоминания Теляковского, который якобы одобрил тот скользкий путь, на который вступила известная балерина, и отпустил вместе с ней «целый ряд нужных для нее артистов за месяц до окончания прошлого сезона…». А рядом с балеринами императорских театров «танцует труппа ученых собак, которых наши же артисты, прикрывая шуткой неловкость, прозвали «товарищами по искусству». Об этом Павлова молчит, а директор императорских театров не интересуется».