Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Шаляпин часто возвращался в своих раздумьях к опере «Дон Кихот». Все это время он искал внешний облик искателя приключений во имя торжествующего добра и справедливости, рисовал на бумаге, в воображении, десятки, сотни раз напевал слова Дон Кихота, отыскивая то единственное, что соответствовало бы сюжетному моменту. С тоской проходил мимо игорных домов, в которые боялся заходить после прошлогоднего проигрыша, когда он не смог выслать Горькому просимую им сумму на общественные нужды. После проигрыша пришлось писать Горькому, почему он с деньгами не торопился и посылал их туго. И произошло это по причине, в которой стыдно было признаться. Теперь вот решил, что жадничать нехорошо, сначала пофартило ему, увлекся, погнался за легкими деньгами, вошел в азарт, за что и был наказан. Много проиграл в тот приезд в Монте-Карло, теперь надо быть осторожным. Деньги нужны, пора дом свой покупать, хватит по чужим-то таскаться… и при этом Шаляпин вспоминал слова Римского-Корсакова, сказанные им после покупки имения в Любенском: «Дети и жена, Надежда Николаевна, все время восхищаются нашим приобретением, все время говорят о том, что и как будем делать, строят всяческие хозяйственные планы, а я слушаю и восхищаюсь. Действительно, как приятно иметь нечто свое, да притом такое хорошее. Не надо больше думать о приискании дачи, да и никакая наемная дача не пойдет в сравнение с собственным углом…» Вот и Шаляпиным хватит болтаться по наемным углам, дети подрастают, им нужны хорошие условия, а то сколько уж наемных-то квартир поменяли за эти двенадцать лет семейной жизни… Но уж слишком мало пожил в купленном имении Николай Андреевич, может, около года, так что надо покупать, пока молод и есть деньги для этого… А здесь светит солнышко, погода прекрасная, гастроли начались успешно… Да и как же не быть успеху, если вместе с Шаляпиным в «Севильском цирюльнике» участвуют Дмитрий Смирнов и Титта Руффо, лучший Альмавива, и превосходнейший Фигаро… И певицы тоже превосходны, Рауль Гинсбург на этот раз составил замечательную антрепризу, любой оперный театр позавидовал бы театру «Казино»…

31 января (13 февраля) 1910 года Шаляпин писал Михаилу Филипповичу Волысенштейну, своему адвокату, с которым дружил пятнадцать лет и привязался всей душой, высоко оценив его благородное сердце:

«Дорогой Миша.

Получил я твои письма. Всегда рад иметь от тебя несколько строчек. Поистине должен сознаться тебе, что тебя и люблю, и уважаю.

Я уже спел три спектакля «Севильского цирюльника», и, слава богам, очень хорошо. Чувствую себя пока превосходно. Погода великолепная, и я гуляю много. Сейчас усиленно репетируем «Дон Кихота». Пока все довольны, то есть автор и артисты, а что скажет публика, увидим 19 здешнего февраля. Волнуюсь, конечно, страшно.

Милый мой друг, мне кажется, что записка, данная мною Штрауху, не такая. Я отлично помню, что у нас был разговор о 10 копейках с проданной пластинки. И сделано это было с моей стороны так потому, что ему представлялся полный интерес контролировать общество по пластиночке, а это было удобно и для меня. Не можешь ли как-нибудь увидеть мою подлинную записку, данную Штрауху. Конечно, это, может быть, трудно и неловко, но мне кажется, это может сделать общество при расчете с ним.

Мне ужасно неловко думать скверно о Штраухе, но я очень все-таки сомневаюсь о 10 % и почему-то уверен, что должен платить ему 10 копеек с проданной пластинки, то есть, получая 1 рубль 80 копеек за пластинку, 10 копеек отдается Штрауху, а 1 рубль 70 копеек поступает в мою пользу.

Относительно 1000 или 3000, данных ему вначале, не помню, но тоже думаю, что дал ему только тысячу. Попробуй, пожалуйста, разузнать все это поточнее. Обязательство я писал ему своей рукою и сейчас, читая копию, сомневаюсь, чтоб оно было написано именно так. Ты понимаешь, что это ужасно, что я говорю, – может быть, я и ошибаюсь. Прошу тебя сохранить это между нами, ибо я не хотел бы клепать ни на кого… Но вот поди же, гложет меня сомнение, да и только.

Что-то делает моя Марья. Скучно мне без нее ужасно. Уж очень здорово я влюбился. Жалко, Миша, что ты не можешь сюда приехать. Ну а может быть? Наберись сил, да и махни. Если у тебя нет денег, то возьми из граммофонной моей получки сколько тебе понадобится и приезжай. Здесь отдохнешь и солнышко увидишь… Ну-ка! Передай мой сердечный привет твоим сыновьям. Поцелуй ручку Александре Ивановне. А я тебя в свою очередь крепко обнимаю.

Искренно тебе преданный и любящий Федор Шаляпин».