Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

В застывшей позе Шаляпин не мог долго оставаться, и Головин сжалился над ним:

– Отдохни, Федор, расслабься, давай чашку, поставим ее вот сюда. – Бросив кисть в ведро, Головин помог Федору Ивановичу принять нормальное положение на ложе, свесив ноги на пол.

– Никогда б не подумал, что так тяжела может быть эта чаша… Держишь ее, вроде бы легкая, а потом все тяжелеет и тяжелеет. – Федор Иванович был в хорошем настроении, то и дело поглядывал на Марию Валентиновну и наконец спросил: – А не пора ли тебе, душа моя, домой, ведь Александр Яковлевич долго еще будет терзать меня, я знаю, не впервой нам этим делом заниматься.

Мария Валентиновна упрямо покачала головой, нет, дескать, буду с тобой. Что делать? Он давно заслужил бы проклятия по своему адресу, если б понятия верности и неверности так круто не изменились в нашем веке. Хорошо это или плохо, но он оправдывал себя тем, что он никогда не бросит своих детей и Иолочку он по-прежнему любит, но другой любовью.

– Как меняются времена, меняется зритель, меняется администрация. – Собравшиеся за столом удивились началу столь серьезного разговора, ожидая от Шаляпина, как обычно, веселых шуток, забавных историй. – То, чем раньше восхищался зритель, теперь отвергает или проходит равнодушно. От Станиславского не раз слышал, что Ермолова очень страдает, понимая, что утрачивает свое влияние на публику, как это было в прежние времена. А Ольга Леонардовна Книппер-Чехова как-то бросила вскользь, что божественная Ермолова, чувствуя, как уходит от нее публика, «мечется как тигр в клетке и жаждет умереть». Новое искусство она считает мелким. И действительно, такую вот пьесу, как «Любовь студента», – недавно мы смотрели с Машей – не сыграешь в прежнем высоком стиле, овеянном романтикой. Да, публика разная. Есть зрители, которые пришли позабавляться, похохотать над незатейливыми приключениями маленьких людей, а есть еще зрители, у которых в театральном зале просыпается душа, открывается для всех земных тревог и человеческих чувствований, у них затуманиваются глаза при виде людских страданий, происходящих на сцене, преимущественно на русской сцене…

– Феденька, – спросил Павел Щербов, – а правда, что тебе твой друг Теляковский поставил на вид за то, что бисировал свои арии в «Фаусте»?

– Не Теляковский, а дирекция поставила на вид за неисполнение ее распоряжений. Запрещено бисировать, но не давали продолжать спектакль. Так вызывали, что пришлось смириться, мне и самому вовсе не хочется нарушать обязательные распоряжения, но ничего не мог поделать.

Посмотрел на Марию Валентиновну и улыбнулся… Он все больше чувствовал, что любовь к ней становится для него просто жизненной необходимостью. На первых порах он не придал особого значения этой связи, ну, встретились, напились любовью, пришло время расстаться – расстались, пугливо озираясь в надежде укрыться от знакомых. Мария довольствовалась малым и ни о чем другом даже не заговаривала. Но в последние дни все чаще признавалась в любви к нему и о своем желании никогда не расставаться с ним. Он еще опасался в открытую жить с ней, но она все больше притягивала к себе, вовлекала в свою жизнь.

Зашел разговор о последних постановках Александрийского театра, и тут досталось Александру Головину: все знали, что он подружился с Мейерхольдом, с которым чаще связывали театральные неудачи.

– Зря Мейерхольд взялся за постановку пьесы Гамсуна «У царских врат». И получилось бы неплохо, если б он не стал играть одну из главных ролей, Карена – самая бледная роль в спектакле, ходульная, декларативная. Теперь ясно, почему его выгнала Комиссаржевская из своего театра, – сказал Исайка Дворищин, всегда угадывавший то, что нужно сказать в данный момент, чтобы беседа продолжалась.

– К сожалению, ни публика, ни пресса не приняли спектакль. А сколько неистовой брани сыплется со страниц газет на голову бедного Мейерхольда, – включился в разговор все еще работавший Головин, дописывая ножки ложа Олоферна, сидевшего за столом и выпивавшего стаканчик легкого вина в этот момент. – Гениальный художник, редкостный и неповторимый, он еще свое возьмет, вы все будете с восторгом говорить о нем. Ну ладно ругают мои декорации, я-то переживу, но вот Всеволода Эмильевича надобно поддержать, а то совсем его заклевали, как нас с Костенькой Коровиным, когда мы только начинали… Учтите это, господа хорошие, особенно ты, Федор, сейчас от тебя многое зависит, скажешь словцо в поддержку, оно кругами разойдется, оно, как зонтик во время дождя, прикроет человека от головомойки…