Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

Объять необъятное переводчику не могло удаться, уложить в последнюю фразу и «гроб», и слово «император», и понятие «защиты» невозможно, и переводчик закончил так: «И встану тогда я с оружьем в руках, его защитить я сумею».

– Как ни привыкла публика к старым словам, я бы выучил новые, – сказал ему Шаляпин, – но ты, милый, потерял и гроб, и императора. Нет уж, послушай, как это по-старому, и подумай еще раз.

Желая убедить переводчика в силе своего исполнения любого перевода, он тут же спел ему «Двух гренадеров» в старом переводе и как будто успокоился. Однако, придя домой, он сам «засел за перо», потом звонил нескольким поэтам, в том числе А. А. Блоку, с просьбой обязательно «уложить все важные слова». Не получив удовлетворения, он около года не брал «Двух гренадеров» в руки…

Так что фразу: Шаляпин, стреляющий глазами из ложи, – можно понимать по-разному. То ли Шаляпин еще опасался светской молвы, все еще осуждающей неверность мужа; то ли Шаляпин гордился своей популярностью, отвечая таким образом надоедливым взглядам в его сторону.

Во всяком случае, очень ценное свидетельство Александра Блока помогает нам понять какие-то черты характера Шаляпина и его состояние в то время.

А время было сложным, бурным и противоречивым… Происходившее на сцене было правдивым и убедительным отражением жизни того времени. Удачно сыграли артисты свои роли или нет – это вопрос другой, но сколько было разговоров о падении нравов женской половины общества, особенно среди студенческой молодежи. Сколько было разговоров о свободной любви, о протесте против ханжеского общественного мнения и общественной морали. И появились целые направления литературные и философские, которые оправдывали свободу половых отношений как права личности, права человека..

Появились проповедники эротизма… И сбитые с толку курсистки попадали под влияние этой безнравственной теории, оправдывая свое легкомыслие патетическими словами. Четверть века спустя, в конце своей жизни, Андрей Белый, вспоминая свою молодость, беготню с лекциями по различным курсам, писал: «…курсистки слали мне и объяснения в любви, и приклеенные к письмам свои портреты; однажды явилась курсистка в аршинной шляпе, с каким-то жезлом, перевязанным розовой ленточкой, который она патетически втыкала в пол; затворив за собою дверь и подняв веще руку, она объявила, что зовет меня к просторам исканий из «душных» стен; и в подтверждение своих слов сняла шляпу и распустила волосы, почти склонясь ко мне на плечо и ожидая – чего? Я, сразу увидев, что она играет роль ибсеновской таинственной женщины, постарался ей доказать, что я не Сольнес и не Левборг; и она ушла, обидевшись на мою трезвость; позднее из писем Блока узнал я, что и к нему являлась какая-то Гильда; может быть – эта же, а может – иная; «Гильды» десятками появлялись в те дни; большинство из них – провинциальные девочки, явившиеся на курсы, увлекшиеся всем новым и захотевшие «дерзать»; все это было смешно и наивно… Уже гораздо поздней бывали ужасные случаи – вроде появления писем с извещением: «Для тебя я на все готова». И – подпись. Засим – появление на все готовой… особы:

– Вы кто?

– А я вам писала.

И незнакомка называла фамилию; тогда следовал быстрый ответ с моей стороны:

– Ступайте, откуда пришли.

– Какой вы филистер.

Это еще полбеды; а вот с Леонидом Андреевым был случай почище: явилась какая-то «дерзновенная» и, оказавшись с писателем вдвоем в кабинете, так и бацнула: ее цель – создать сверхчеловека, т. е. младенца; для этого ей надо участие Леонида Андреева; и тотчас же предложила заняться этим созданием – сию же минуту, чтобы не терять даром драгоценного времени. Испуганный писатель позвал на помощь жену, при появлении которой «дерзновенная» пришла в ярость и обратилась к жене Андреева с «солнечной» речью:

– Ступай, гадина, – ты не понимаешь, что к орлу своему прилетела орлица…»

Весь 1908 год шел скандальный разговор вокруг романа Михаила Арцыбашева «Санин». В романе увидели аморальность и откровенную порнографию, «оплевание жизни и революции», нахальство и цинизм главного героя, глумление над вековой традицией русской литературы, отличавшейся сдержанностью в описании интимных сторон человеческих отношений. И лишь некоторые писатели, как Куприн, уже задумавший написать роман о проститутках, отозвался о «Санине» как интересном, оригинальном и очень талантливом. Александр Блок увидел в «Санине» «замечательное произведение», писатель «нащупал какую-то твердую почву и вышел в путь». В главном герое «Санина» Блок заметил настоящего человека, «с непреклонной волей, сдержанно улыбающегося, к чему-то готового, крепкого, свободного». «И думаешь – то ли еще будет? А может быть, пропадет и такой человек, потеряется в поле, куда он соскочил с мчащегося поезда, – и ничего не будет?»