Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Я уже много раз любовался тобой, Федор, в Олоферне, еще в Мамонтовском театре я видел тебя, но тогда не смел подойти… Превосходный рисунок, необыкновенно талантливо и смело, в крайнем случае будешь рисовать в моих газетах…

– Можешь ли ты представить, что скажет Горький, если узнает, что я сотрудничаю с «Новым временем», даже тот факт, что я сижу в ресторане с «нововременцем», «реакционером», он не простит мне. Скажет: ренегат, предал революцию, революционные идеи. Так что, Юрочка, я уж лучше буду петь, а ты писать в своем «Новом времени». Кстати, очень талантливая газета, кое-что я просто с удовольствием читаю, особенно твои статьи. Ну как там поживает старик Суворин? О нем много хорошего рассказывал Антон Павлович Чехов. Вот кто уж слишком рано ушел от нас. И столько успел сделать…

Шаляпин был доволен произведенным впечатлением, Юрий Беляев все еще внимательно разглядывал рисунки, стараясь понять, как столь лаконичными средствами Федору Ивановичу удалось создать выразительное живое явление природы…

– Головин уговаривает меня позировать ему в костюме Олоферна… Палитра его богатая, придется согласиться, но времени нет, просто беда, хоть ночью позируй ему. – Столько безысходности послышалось в голосе Шаляпина при этом, что Беляев от души захохотал.

Шаляпин понял, над чем смеется Юрий Дмитриевич, и последовал за ним.

И – беседа пошла по новому кругу.

– Ты вспомнил, Федор, Горького и Суворина, на разных, дескать, они полюсах общественной жизни, по-разному думают, по-раз-ному живут. А ведь начинали-то они, в сущности, одинаково – с нуля.

– Говорят, Юрочка, вы все поклоняетесь старику Суворину? Боготворите? А его так ругают.

– Пусть ругают. Ему только больше славы и влияния. С ним министры считаются, советуются, боятся, заискивают… Придет время, когда его изучать будут, писать о нем книги.

– Сколотил себе состояние…

– Он рассказывал, как он начинал. Поэт Александр Плещеев дал ему на дорогу свое пальто, когда он отправился в Питер в поисках скромного местечка секретаря или сотрудника какого-то нового журнала, а провезли его в почтовом вагоне как в Питер, так и оттуда по просьбе того же Плещеева. В редакции работал до изнеможения, писал заметки, составлял хронику, писал фельетоны, театральные рецензии, читал корректуру номера, корректуру объявлений, ходил в цензуру со статьями непропущенными, объяснялся… Словом, делал все, что поручали. В редакцию отправлялся в десять, приходил домой в пять, обедал, домой уже приносили новые объявления, вместе с женой Анютой размечал их и часов в десять вечера уходил снова в редакцию, где работал до 2–3 часов утра, а иногда и позже. Времени так мало было свободного, что когда он брался написать свои фельетоны, то приходилось ему работать целую ночь, так что один день в неделю совсем не спал. И сколько же его трепали за эти фельетоны, давали нагоняй.

– Вот как надо работать-то, Юрочка, а ты размотаешь свой талант, пропляшешь все свое время… Я вот работаю как вол, все пашу, пашу, пашу… Жизни просто не вижу, а тут еще по ночам придется позировать…

– Недавно вот так же старик Суворин жаловался мне: «Почти пятьдесят лет моей литературной деятельности писал, писал, писал и жизни не знал и мало ее чуял. Что это за жизнь, которую я провел? Вся в писании. Блестки счастья, да и то больше того счастья, которое дается успехом удачной статьи, удачной пьесы, а простого истинного счастья, – счастья любви, почти не было. Все мимо шло! Некогда было. А я работал не для денег, ей-богу. Поэт поет, как птичка, сказал Гёте, во мне было нечто подобное. Все происходившее на моих глазах вызывало мысли, будило, раздражало, будоражило… Я негодовал, горел, трусил, проклинал себя и других. Но, когда все это выливалось на бумагу и я имел успех у читателей – был удовлетворен. А это было напрасно. Что было в душе правдивого, честного, горячего, то выливалось в статьях. Но сколько невысказанного сжимала цензура, десятилетиями накапливалось то, что и до сих пор невысказанное бурлит в моей душе… Лишь иной раз это невысказанное поверяю дневнику и чуточку легче себя чувствую…» Представляешь себе, Феденька, кто говорит спи мысли? Суворин!!! Проклятый всеми, и правыми, и левыми, и монархистами, и марксистами, потому как никому не потрафляет, а хочет быть самим собой. Если б ты знал, с какой иронией рассказывал Алексей Сергеевич о том, как его пытались наградить Владимиром на шею. «Как, мне орден? Да это, значит, убить меня, закрыть мне рот навсегда. Я откажусь от ордена, если мне его дадут. Ничего другого мне не остается… Награды? Вот они – администраторы! Господи, помилуй меня от них. Никогда не думал кому-нибудь угодить. Я писал и рад был, что меня читают. И вдруг за мои патриотические статьи, написанные во время трудной войны с японцами, хотели пожаловать орден…» Так что, Феденька, друг ты мой любезный, живи, пока живется, вкушай сладости земные, а там посмотрим… А ты слышал о том, что актриса Яворская опять учудила… Послушай…