Виктор Петелин - Жизнь Шаляпина. Триумф

– Создается и у меня такое впечатление, что от царя и здесь, в Европе, и в России ждут каких-то решительных действий, более того, великих деяний, которые могли бы показать, что в России есть самодержавный правитель своего народа, готовый и способный облегчить все тяготы и страдания, выпавшие в начале этого ужасного века. А он даже не думает об этом, так, во всяком случае, мне кажется, да и Алексей Максимович Горький не раз говорил мне и в статьях высказывался. – Шаляпину не хотелось продолжать наскучивший ему разговор, но собеседник словно прилип к нему и никак не хотел отпускать.

– Вы, конечно, правы, Федор Иванович, все ждут от Николая каких-то великих деяний, да хотя бы обращения к нации в этот трудный для всех нас момент. Все его предки, перед тем как объявить войну, собирали в Кремле лучших представителей народа, советовались, объясняли цели и задачи той или иной войны. Такой призыв из Кремля всегда находил отклик в русском народе. Если бы царь год тому назад приехал в Москву и призвал своих верноподданных к оружию, внятно объяснил бы, какой цели нужно добиваться в этой войне, уверен, что был бы другой результат. Популярность царя воскресла бы, никакие агитаторы не поколебали бы ее в сердце народном. А то чуть ли не все время проводит в Царском Селе или Петергофе, создается впечатление, что русский император обрек свой народ на безвластие…

После этого разговора Шаляпин снова задумался о пережитом, о мелькнувших событиях в России. Последние полгода были плотно насыщены событиями, значительными в его жизни. Великолепным спектаклем начался сезон в Большом театре – «Князь Игорь», потом генеральная репетиция оперы «Жизнь за царя» и, наконец, постановка спектакля, возобновленного к столетию со дня рождения М.И. Глинки. Этот спектакль для Федора Ивановича был праздником вдвойне – оперой дирижировал Сергей Рахманинов, который под гнетом необходимости зарабатывать на жизнь согласился на место дирижера в театре. Нужно было сразу войти в ансамбль, ведь полгода он отсутствовал, и все репетиции шли без него, Федора Шаляпина. Но Сергей Васильевич на генеральной не сделал ему ни одного замечания, а партнеры были довольны, что он с каждым мог найти сразу же общий язык. Да, вроде бы обошлось все благополучно; публика приняла спектакль, но без привычных для него восторгов. Да и в газетах отзывы были неожиданно прохладными. Опытный Николай Дмитриевич Кашкин в «Московских ведомостях» отметил, что Шаляпин был хорош в этой роли, но мог быть и лучше, если бы придал больше цельности и выдержанности общему характеру исполнения роли, чего, по его словам, якобы не хватает иногда. Ясно, мол, почему это происходит: Шаляпин входил в спектакль прямо с генеральной репетиции, входил в спектакль почти экспромтом, но тут же выражает надежду, что господин Шаляпин со свойственной чуткостью таланта быстро войдет в свою роль и даст образцового Сусанина. Тонкий критик, он уловил то, что мучило в последнее время Шаляпина, – двойственное отношение к роли Сусанина. Он по-прежнему любил эту роль, характер Сусанина был ему близок и дорог, но что-то тревожило его, возникала некая неуверенность, а это немедленно сказывалось на исполнении. Он поделился сомнениями с Рахманиновым после третьего спектакля. Сергей Васильевич объяснил ему, что пел он прекрасно и в первый раз, и в последующие, пел и играл так, что лучше невозможно, но общественное настроение решительно меняется, и все больше в театре появляется публики, которая не приемлет пафоса оперы Глинки – отдать жизнь за царя и тем самым остаться в памяти народной. И действительно, Шаляпин все чаще замечал, что даже те, кто занимал определенно монархические позиции, заколебались под оглушающим воздействием левой прессы, азартно требовавшей конституции, реформ, даже свержения самодержавия. Какая уж там – жизнь за царя… Шаляпин сделал из этих перемен свои выводы и почти год не принимал участие в опере «Жизнь за царя». Это не была политическая акция с его стороны, он по-прежнему любил оперу и свою роль в ней, к тому же он не так прямолинейно понимал смысл оперы, как это трактовала левая пресса, но друзья-революционеры, прежде всего Горький, уверяют его в том, что необходимо воздержаться от исполнения этой партии, и он не может не считаться с таким мнением. Раз нужно для достижения свободолюбия и торжества справедливости пожертвовать, то он согласен. Но кажется, и Теляковский почувствовал, что не стоит дразнить либерально настроенных зрителей и слушателей.