Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

У микрофона поздравляющие сменяют один другого. Все идет, казалось бы, своим чередом, по протоколу, но чуть-чуть казенно, все чувствуют себя скованно. Видимо, быстро замечает это и Шолохов, он сейчас же вносит в чопорную торжественность церемониала оживление. Вот приветствует лауреата министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Приветствие приветствием, но она не забывает и о своих должностных обязанностях, несколько раз проникновенно, просяще повторяет:

– Пишите пьесы, Михаил Александрович! Нам нужны хорошие пьесы. Ждем от вас пьес, Михаил Александрович!..

Когда она говорила, Михаил Александрович подступил поближе. Стоит подбоченясь, картинно крутит ус. Екатерина Алексеевна заканчивает страстный призыв к созданию пьес, Шолохов подходит к ней, целует в одну щеку и, что-то негромко сказав, целует в другую… Зал аплодирует.

Михалков поздравляет виновника торжества, чуть ли не вдвое переломившись перед микрофоном, стоящим на столе. А в это время Михаил Александрович отходит в ближний угол зала и берет единственный оказавшийся здесь стул, несет к своему месту. Многим, наверное, показалось, что он устал от хлопотливой, утомляющей обязанности принимать и выслушивать поздравления, решил сесть. Но вот Михалков провозглашает здравицу в честь нового лауреата международной премии, Михаил Александрович быстро вскакивает на стул и чокается с Михалковым, а потом целует его. Это опять вызывает взрыв смеха. Ведь долговязый Михалков ростом почти вдвое выше Шолохова, и потому шутка Михаила Александровича понята и принята весело, аплодисментами.

Будто кислороду в зал влили, стало легче дышать. И живее, громче застучали ножи и вилки, смелее звенят бокалы. Мы – Бубеннов, Муканов, Тевекелян, Ошанин и я, оказавшиеся рядом, решаем сфотографироваться и зовем вездесущего Владимира Ивановича. Кому не хочется иметь память о таком значительном событии! Савастьянов снимает. Несколько дней спустя он подарил мне эти фотографии.

У нас с Бубенновым заходит разговор о целине, о ее первопроходцах. Я заметил, что роман о целинниках «Орлиная степь» сильно отличается от «Белой березы», многовато в нем придуманного. Он соглашается.

– Думаете, зря он, – и показал на Шолохова, – все время воюет против творческих писательских командировок? Ну а «Орлиная степь» – результат командировок. В «Белую березу» вошло увиденное, пережитое на войне… Словом, прав старик! – Это он о Михаиле Александровиче. И поворачивается к Ярославу Смелякову: – Давай, Ярослав, за здоровье нашего Шолохова!..

Так проходил этот вечер, этот прием в честь лауреата Нобелевской премии М.А. Шолохова.

В 1966 году Шолоховы дважды приезжали в Приуралье. Первый раз – в июле, вскоре после возвращения из Японии, а второй – осенью. И в эти приезды Михаил Александрович много работал над новой книгой, часто бывал у хлеборобов, у животноводов, не забывались конечно же рыбалка с охотой.

Памятна одна рыбалка. Июльские ночи коротки: в десять вечера еще светло, а в четыре уже заря занимается. Не успел я, кажется, уснуть в машине, как услышал приглушенный говор, шарканье ног. Приподнялся. На востоке слегка румянилось небо. По двору сновали два Николая – шофер Михаила Александровича и заядлый вешенский рыболов, приглашенный Шолоховыми порыбачить в Приуралье. Тут же и Михаил Александрович. Все торопливо укладывают в «газик» снасти. Получалось, что я проспал. Быстро вылезаю из кабины, неосторожно кинутая дверца щелкает в тишине, как выстрел. Хлопнул дверцей я, но Михаил Александрович, как деликатный хозяин, шепотом шикает на своих:

– Тише вы! Марию Петровну разбудите…

Прошу извинения за неаккуратность и привожу казахскую пословицу: «Тебе, дочка, говорю, а ты, сноха, слушай!» Михаил Александрович улыбается:

– Да если б там спали, – показывает вверх, на мансарду, – а то…

Ночи были душные, к утру даже роса не ложилась на землю и травы. Спать в помещении – мука. И Шолоховы спали под сетчатым японским пологом в кузове грузовика.

Кое-как втискиваемся все в «газик» и трогаемся. Николай выкатывает машину за ворота почти неслышно, но потом решительно нажимает на педаль: до восхода надо поспеть к старице Бобровой, что километрах в пятнадцати от Братановского. Сегодня решено там рыбачить. В старице глубина огромная, вода чистая, рыбы много. Машина резво бежит по вилюжинам луговой дороги, ныряет в ложбинки, то и дело выскакивает к крутобоким берегам старичек и речушек, густо заросших тальником и крушинником. В машине – полусонное молчание. И только однажды все оживляемся, когда прямо из-под передних колес выскакивает вправо невесть откуда взявшийся барсук, толстый, похожий на трехмесячного поросенка. Он проворно кидается в кусты, под яр речки.