Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– Нобелевская премия? – Не знаю почему, но именно эта мысль сразу же пришла мне в голову. Наверное, потому, что присуждения престижной международной премии крупнейшему прозаику века читатели ждали давно.

Корреспондент не хотел выдавать тайну и промычал что-то нечленораздельное. Ему очень хотелось найти Шолохова.

– Очень, очень важное сообщение, – повторял он, из чего я окончательно уверился: да, Нобелевская…

Объяснил ему, что Михаил Александрович сейчас работает, отдыхает, охотится в глухой степи, почти в трехстах километрах от Уральска. Живет там в палатке на берегу озера, связи с ним конечно же нет телефонной. Корреспондент громко подосадовал и попрощался.

Только на следующее утро через Фурмановский райком партии удалось сообщить Шолохову, что за донскую эпопею ему присуждается Нобелевская премия. Туда, к далекому озеру Жалтыркуль, где стояла большая палатка писателя, рванулись, кто на чем, корреспонденты областной и республиканской прессы. Возвратились они разочарованные: Михаил Александрович сказал, что он старый правдист и первое интервью по поводу премии даст «Правде».

За Михаилом Александровичем был послан небольшой трехместный самолет. Диспетчеры аэропорта говорят: в четырнадцать часов прибудет назад.

Точно в четырнадцать самолет вынырнул из-за реденьких солнечных облаков, коротко пробежался по полосе и остановился у края летного поля. С волнением ждем, когда выйдет новый нобелевский лауреат, первый коммунист, получивший эту международную премию. И он выходит – прежний, обычный, очень земной, дорогой наш Михаил Александрович, на нем теплая куртка, серые, грубого сукна галифе, пыжиковая шапка, яловые сапоги с короткими голенищами. Работает телекамера, щелкают фотоаппараты. Сыплются поздравления. Михаил Александрович благодарит, отмахивается, отшучивается. Когда кто-то спрашивает, как охота, он, посмеиваясь, говорит:

– Охота ничего, баранов едим…

Через несколько минут оказываемся в кабинете первого секретаря обкома партии Ш.К. Коспанова, где были и другие руководители области. То ли от волнения, то ли еще отчего, но они забыли поздравить писателя с присуждением премии, потом спохватились, заизвинялись. Он ответил шуткой, мол, сочтемся славой.

– Дайте за это лист бумаги и карандаш… Нет-нет, жалобу не буду писать! И Москву, пожалуйста, закажите, если можно. – Назвал номер.

Пристроившись возле небольшого столика, Михаил Александрович пишет телеграмму в Стокгольм. Чуть склонив седую голову к левому плечу, неторопливо, без помарок кладет карандашные строки на бумагу. Дописав, своим глуховатым голосом читает ее нам и, шевельнув бровью, замечает:

– С опозданием присудили, лет этак на двадцать пять. Мое творчество признали, значит, это вообще они признали существование полнокровной советской литературы. Ведь присудила-то королевская, – он подчеркивает слово «королевская», – академия, присудила писателю-коммунисту, члену Центрального Комитета Коммунистической партии!

По ВЧ дают Москву. Михаил Александрович принимает поздравления от тогдашнего главного редактора «Правды» М.В. Зимянина, шутливо упрекает его за то, что «Правда», мол, не хочет печатать старого правдиста, не сообщает о присуждении премии. Зимянин «оправдывается»:

– Мы не знали, примете ли вы премию…

– Это же было условлено!

– Мы не знали… Если не возражаете, к вам прилетит Лукин. «Правде» очень нужно интервью нобелевского лауреата.

– Пусть Лукин… Пусть летит самолетом, который идет на Гурьев. Здесь его встретят…

Связь отличная, и каждое слово даже нам слышно.

Шолохов прощается с Зимяниным и кладет трубку. Вслух комментирует свои мысли:

– Лукин прилетит интервьюировать. Этот Лукин такой интеллигент, что я не знаю, что буду с ним делать. В палатке его не поместишь ведь… Горький назвал Юрия Лукина одним из самых высококвалифицированных редакторов Союза. Он, между прочим, был и одним из первых моих редакторов… Давайте созвонимся и с ним. – Тут же дают Москву, Михаил Александрович говорит в трубку: – Дорогой Шатунов (или Шатуновский, точно не знаю. – Н. К.), ты пригласи, пожалуйста, Юрия Борисовича Лукина… Нет?

Дежурил?.. Завтра вылетит? Ну хорошо… Запиши текст телеграммы в Стокгольм… Да не нужна стенографистка! Небольшая телеграмма, запиши сам, так вернее будет. – И он диктует, некоторые слова повторяет по буквам: – Так же… Тимофей, Анна, Константин… Так же…

Только закончил диктовать, как дали другой номер. Но трубку взял, чувствовалось, помощник вызываемого, сказал, что начальник занят. Шолохов рассердился: