Виктор Петелин - Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– А как звали вашего отца?

– Харлампий Васильевич, – отвечает учительница.

– Дело в том, – говорю, – что в книге Лежнева «Путь Шолохова», видимо, вкрались неточности. Вот послушайте: на 344-й странице своей книги он пишет: «В хуторе Базки, расположенном против станицы Вешенской, на правой стороне Дона, живет дочь Евлампия

Васильевича Ермакова – Пелагея Евлампиевна. Она учительница хуторской школы, депутат Базковского райсовета, беспартийная…» Это же о вашем отце и о вас идет речь?

– Да, – говорит Пелагея Харлампиевна. – Но только, как я вам уже говорила, моего отца звали Харлампий Васильевич. Лежнев был у меня. Видимо, он неточно записал имя отца.

– Далее Лежнев пишет, что Ермаков в Базках был председателем хуторского Совета. Верно ли это?

– Нет, – говорит Пелагея Харлампиевна, – после демобилизации из Красной армии (это было в 1924 году) мой отец работал в Базках в комитете взаимопомощи, а председателем хуторского Совета не был.

Поблагодарив Пелагею Харлампиевну за эти уточнения, я прошу ее все же рассказать, каков был ее отец и что ей известно о нем.

– Давнее это дело, – сказала она раздумчиво. – Уж все быль-ем-полынем поросло. Прадед наш по отцу привез себе жену из Туретчины. С войны. Какой нации она была – не знаю, но в хуторе Антиповом прадеда и деда за это прозвали «цыганами». От нее и пошли в хуторе чернявые, горбоносые Ермаковы. Дед мой, Василий, рассказывают, был косорукий и, кажется, хромой.

– Все эти детали, подробности, – говорю я ей, – очень интересны. Рассказывайте подробнее.

– Отец мой, – продолжала Пелагея Харлампиевна, – был высокий, стройный, смуглый на лицо, с черным чубом, горбоносый. Взгляд черных глаз в гневе был страшен. Семейная жизнь его сложилась неудачно. Мать наша любила его одного, а он все отбивался от дома. И тут я вам ничего более не скажу… Это их дело.

Пелагея Харлампиевна умолкла. Черные глаза ее заблестели. Видимо, боль нахлынувших воспоминаний и по сию пору дает себя знать.

– Простите за нескромность вопроса. А что, Харлампий Васильевич оставлял свою семью, уходил к помещику в батраки с другой женщиной до призыва на царскую службу, подобно Григорию Мелехову в «Тихом Доне»?

– Нет, этого не было, – ответила Пелагея Харлампиевна. – С германского фронта отец вернулся с полным бантом георгиевских крестов, в чине хорунжего. Выслужился на фронте. Рискованный и геройский он был казак. Примкнул к красным в 1918 году, а потом его окрутили офицеры и стал он у белых командиром. Тут восстание началось. А мать наша умерла в 1918 году. От простуды, будучи беременной. Отца не было дома. Воевал – тут же, на Дону. Приехал, когда мать уже похоронили. Худой. Исчерна-мрачный. И ни слезинки на ресницах. Только черная тоска в глазах. А вот когда коня потерял – заплакал. Помню, это было в дороге. У отца был конь Орел – белолобый красавец. С ним отец ходил на службу, воевал на нем против немцев. И вот уже после смерти матери, при отступлении нашем из Базков в Вешки, конь Орел был ранен. И когда конь, упав наземь, стал биться, кончался уже, как же ужасно отец переживал его гибель. Кинулся к нему на шею, в гриву уткнулся головой. «Орел мой, крылатик! – воскликнул отец, – не уберег я тебя, прости, не уберег!» – Поднял голову, и покатились у него по лицу слезы… Отступал отец с белыми до Новороссийска. А там сдался Красной армии и служил у Буденного. В командирах был.

– А нет ли у вас фотографии отца?

– Есть, но очень старая, – сказала Пелагея Харлампиевна и показала мне обветшавшую за пятьдесят лет фотокарточку.

На ней я увидел чубатого, в форменной фуражке и шинели, горбоносого, с волевым, острым взглядом казака. В нем было удивительное внешнее сходство с Григорием Мелеховым в исполнении артиста Глебова в киноэпопее «Тихий Дон».

– Была еще у нас фотография, – продолжала Ермакова-Шевченко, – где отец заснят с командирами, и среди них командарм С.М. Буденный. Но где-то затерялась. В 1924 году отец был демобилизован. Жил тут же, в Базках. В 1926 году Михаил Александрович Шолохов – молодой, чубатый, голубоглазый – приезжал в Базки несколько раз к отцу. Встречались они в Заготпункте у Харламова. Бывало, мы с дочерью Харламова, Верочкой, играем или учим уроки, а Михаил Александрович приедет и говорит мне: «А ну, чернявая, на одной ноге смотайся за отцом». Отец приходил к Шолохову, и они гутарили у раскрытого окна перед Доном – до самой зари. А о чем – уж не знаю. Это вы у Михаила Александровича спросите.