Александр Мюлькиянц - Будни пенсионера

Тут старик антикварного возраста, побледнев и проглотив пару таблеток, резко остановил учительницу на полуслове:

— Ну, в общем-то нам все ясно, он был мужественным и терпеливым человеком. Не надо испытывать теперь наше терпение! Зачем так назойливо размусоливать старую и весьма сомнительную заметку. Кстати, вы забыли еще одну характерную черту нашего бывшего президента, тщательно рекламируемую почти всеми средствами массовой информации — то непредсказуемость. По-видимому эту порочную черту правильнее было бы скрывать, чем возносить. В цивилизованных странах, я знаю, непредсказуемых лементов близко не подпускают к президентским креслам. В тот момент терпеливая «живая очередь» разбушевалась. Посыпались выкрики: «Не мешайте читать! Дайте же закончить! Кому не интересно — не слушайте! А перебивать — некульктурно!»

«Аква Минерале» фыркнула, поправив кругленькую синюю шляпку, сползающую на лоб, и продолжила чтение нескончаемой заметки:

«Президент наш выразительно повел бровью, подавая сигнал начальнику службы протокола, и даже открыто возмутился: «Вы что смотрите? Сделайте что-нибудь!» Маленький человек юлой завертелся вокруг политиков. Все, что он сделал — осторожно поправил платок Арафата, убрав подальше от ельцинского лица бляшки головного убора. Прошло немного времени и, наконец, гость сам пробудился от возмущенного президентского сердцебиения, еще раз поцеловал Ельцина в мокрый лоб и прикоснулся дрожащими руками к президентским рукам, после чего…»

— Что же это происходит на самом деле? — завопила Марика, отпрянув как ужаленная и поворачиваясь ко мне лицом. Ее слова были подобны удару грома, предвещавшему грозу. Я на мгновение почувствовал себя в когтях хищной птицы, долго кружившей надо мной, прежде чем наброситься. Неадекватное поведение дамочки стало меня просто раздражать:

— Признайтесь, может, я напоминаю вам покойного родственника или друга детства?

— С чего вы это взяли?

— Просто я заметил, что вы так и съедаете меня глазами…

«Товарищи, не мешайте читать!» — раздались голоса сзади.

В это время кто-то выкрикнул: «Ой, рыба на полу!» Меня будто в прорубь свалили. Как мог я забыть — в моем же пакете два карпа! Заглядываю,— одного нет. Явно, сорванец этот выполз на волю. Ветераны труда развеселились, как дети: «Чья рыба?.. Она еще живая — дергается!.. Откуда взялась?.. Кто обронил рыбу?.. Это же карась! Какой красавец!»

«Нет, это все-таки острозубый карп!» — уверенно произнесла Марика, искоса поглядывая на меня и на свои колготки. Первое, что пришло мне в голову, это отказаться от рыбы… навсегда. Но тут в моем черном пакете, видимо затосковав, задвигался второй карпик и я понял, что рано или поздно меня уличат. Пришлось признаваться публично.

Посыпались вопросы: «Где брали? А сколько стоит килограмм!» Когда я, не успев ответить, нагнулся поднимать проказника, из пакета молча вывалился второй мой дружок. Но импровизированное шоу продолжалось недолго. Дверь кабинета № 2 мягко отворилась, вышла сотрудница и пригласила:

— Чья очередь? Проходите!

Учительница юркнула в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Очередь всполошилась:

— Дочитайте, дочитайте! Оставьте хотя бы газету!

Именно в тот кульминационный момент откуда не возьмись в фойе появилась заснеженная королева в темной синтетической шубе, видимо прямо с Войковской. Судя по уверенной походке и искреннему удивлению происходящим,— это была начальник конторы.

— Здравствуйте Ядвига Андроповна!— посыпались звонкие голоса.

— Здравствуйте, здравствуйте, господа! А что это у нас происходит? Чьи это рыбы? — спросила она, погружая блестящий, как клинок кинжала, завораживающий взгляд в мою сторону.

— Эти рыбы мои.

— Я вижу с пустыми руками вы к нам не заходите, то с жалобой, то с рыбой. Это же серьезное учреждение, а не дельфинарий.

Я был так уже взвинчен, что задай мне начальник еще хоть один вопрос, и я тут же бы излил ей душу при всем честном народе.

А Ядвига Адроповна продолжала:

— С чем только не приходили к нам пенсионеры: с собачками, с кошечками, с попугайчиками, с филе окуня, а вот с живыми карпами — впервые. Неужели вы, серьезный человек, надеялись, что мы вас впустим в кабинет с этими террористами-отморозками. Они же нам всю оргтехнику переколотят.

Больше всех происходящим была довольна Марика Рокк. Кстати, я подошел к ней и попросил извинения. Ее молчание было для меня красноречивым ответом. Люди так легко вносят нас в позорные списки и так становятся несговорчивы, когда приходится нас оттуда вычеркивать. Кто-то из очереди попытался меня защитить: