Борис Арефьев - Солдат Империи

С дядькой Гаврилой, как называла Носаченко Ульяна, жили одной семьей, Уля готовила на всех, стирала. Одинокий старики вовсе к ним привязался, когда родились пацанята, с ними возился, играл в доме и во дворе, рассказывал немудреные сказки да песни напевал колыбельные.

Захаживали к ним прежние сослуживцы Ивана, отделенные унтер-офицеры из его роты, выпивали по стопке за наследников, поминали товарищей, старому да малым приносили солдатские гостинцы: деду табачку, ребятишкам – когда яблоко, а когда гильзу от патрона, начищенную до желтого блеска…

В марте 1877 года не вернулся утром дед Носаченко домой с ночной своей сторожевой службы. Нашли его мертвым у рыночных рядов – убит был ночью старик. Тело забрали в участок, потом свезли в барак на территории больницы, где держали покойников.

Иван пошел к знакомому околоточному надзирателю: хотелось ему узнать, кому помешал безобидный инвалид – здесь его все знали уже много лет.

Надзиратель сказал только, что старика удавили, а кто и почему, пока неизвестно, но постарается проведать.

Деда Иван хоронил сам, сделал все честь по чести; отпевали убиенного в Троицкой церкви, потом свезли на ближайшее кладбище, что размещалось тогда на Власовском переулке, могилку устроили рядом с покойной его женой.

В последний путь провожали Носаченко солдаты Пензенского полка, не раз заходившие к нему на огонек, да несколько таких же, как он, стариков.

Через день после похорон вызнал Иван, что убили деда Гаврилу раклы с Холодной горы, верховодил у них вор по прозвищу Пы таль. Да вот только полиции ничего не докажешь. За что убили, околоточный не знал: то ли появился сторож не ко времени, то ли прознал о чем старик.

Между тем стало известно, что в ту же ночь ограблен был склад оптовой бакалейной торговли Воловика, размещался он неподалеку – на Рыбной улице. Может, воры тащили добычу через рынок… А взяли тогда много…

Пыталя этого, с дружками его, Ивану видеть приходилось не раз: с наглою рожей похаживал он по рыночным рядам, играл фунтовой гирькой на ремешке.

Просил Иван околоточного показать, где кучкуется шайка. Прошлись они вместе к Холодной горе, издалека, как бы ненароком, кивнул надзиратель в нужную сторону. Тогда же договорились, что шепнут Ивану про тот день и час, когда можно будет застать душегубов наверняка.

«Есть людишки, вызнать-то можно, только и тебя тогда по догадке найдут, кто же еще за старика станет заступаться…» – засомневался околоточный надзиратель.

На это Иван отвечал, что коли обскажут все в точности, то искать его будет некому…

Сам, между тем, сходил в полк, переговорил с унтер-офицером, что заступил на его место. Договорились: когда будет на то сигнал, пять шесть солдат покрепче, из тех, кто хорошо знал деда Гаврилу, с собою позвать.

Через неделю, только вернулся Иван со службы, постучал в окошко человек, сказал тихо: «Сегодня, к ночи…» – и исчез.

Открыл Иван солдатский свой сундучок и достал старый амуничный ремень, который хранил еще с Кавказской линии.

Догадалась обо всем Ульяна… Запричитала: двое мальцов у них, второму и года нет, сам седой уже и не только за себя, мол, теперь в ответе…

Хотел Иван на жену цыкнуть построже, но подошел, погладил по голове: «Не сомневайся, к утру буду…»

После вечерней поверки Иван Арефич вызвал своих из части. Ушли без лишнего шума, ножи с собой не брали – решили оружие не поганить.

В кромешной тьме вывел Иван солдат к хате, стоявшей впритык к Холодногорскому кладбищу. Шли аккуратно, чтобы тонкий ледок, схвативший к вечеру лужи, не хрустнул под ногами. Вокруг – никого; осторожно глянул Иван в оконце: пили, гуляли человек восемь девять, плоскую, как блин, рожу Пыталя заметил он сразу.

Развернул Иван Арефич тряпицу, велел испачкать сажей носы да щеки, пояснил: «Нам веселей, а им потом привычней будет с чертями хороводы водить…»

Расставил свою команду: двоих к окну, сам и трое других подошли к двери: «Пора!»

Раму ударом ноги вышиб унтер из Иванова взвода, и сразу, головой вперед, как в воду, прыгнул в хату Стефан Литинский.

Дверь, вместе с притвором, вынес Иван плечом, за ним ворвались в дом его товарищи…

Дня через три, как бы невзначай, встретил Ивана околоточный: «Слышь ка, на Холодной горе Пыталя пригрели до смерти, всем девятерым головы, как курям, говорят, свернули. Трое-то из них здоровые были раклы, да и остальные – оторви да брось…»

«Ишь ты, видно чего не поделили», – «удивился» Иван и добавил: «Давай ка, помянем деда Гаврилу еще раз, теперь уж с чистой совестью».