Самарий Великовский - Поль Элюар. Вехи жизни и творчества

Эжен-Эмиль-Поль Грендель (двадцать лет спустя он станет подписывать книги фамилией своей бабки по материнской линии — Элюар) родился 14 декабря 1895 г. в городке Сен-Дени близ Парижа. Мать его была портнихой, отец служил бухгалтером, пока не занялся перепродажей недвижимости. Впрочем, скромность достатка в семье вовсе не означала бедности. Дело отца благополучно расширялось, и в 1908 г. Грендели уже смогли перебраться в Париж.

Летом 1912 г., когда Элюар с матерью отдыхал в Швейцарии, у него открылось чахоточное кровохарканье. Врачи почти на два года поместили его в горную лечебницу. Здесь он встретился с русской девушкой Еленой Дьяконовой, а через четыре года она сделалась его женой. Он звал ее Гала, и ей были посвящены его первые стихотворные пробы пера. И хотя вскоре Элюар отрекся от двух своих юношеских книжечек, сочтя их слишком по-ученически неловкими, тем не менее это — пусть робкие, но все же непосредственные подступы к тому «долгому любовному раздумью», каким ему виделось все его сорокалетнее творчество.

Залечив болезнь, хотя и не вылечившись вполне (слабость легких давала о себе знать па протяжении всей его жизни), Элюар едва успел завершить учебу, как разразилась военная катастрофа 1914 года. Солдат нестроевой службы, он был назначен санитаром в госпиталь и четыре с лишним военных года провел в тылу, досадуя на свой недуг, вынуждавший его отсиживаться вдали от передовой. Всего на несколько недель в январе-феврале 1917 г. ему удалось добиться отправки с пехотным полком на фронт, откуда его вскоре отослали назад с острейшим приступом бронхита.

Незадолго до этого испытания себя в траншеях Элюар отпечатал на ротаторе тетрадку своих стихов под заголовком «Долг» (Le devoir, 1916). Скупо и просто рассказал он здесь об участи своей и своих вчерашних однокашников, ныне однополчан, увязших в окопной грязи, среди холода, слякоти, горя и уже уставших надеяться на возврат похищенной у них радости жить, не остерегаясь каждую минуту смерти. К этой печали и усталости солдата, оторванного от родного очага, через год, в расширенной и напечатанной типографским путем книжке под названием «Долг и тревога» (Le devoir et Vinquietude), прибавятся пронизанные едкой горечью мысли фронтовика, побывавшего в окопной мясорубке и уже не склонного послушно принимать навязанный ему «долг». Обыденные подробности солдатских трудов и дней у раннего Элюара развенчивают батальную болтовню ура-патриотов и складываются в личное свидетельство об исторической трагедии «поколения потерянных».

У Элюара пока, впрочем, не встретишь того гневного вызова, какой был брошен тогда же Барбюсом от лица ожесточившихся, доведенных до отчаяния «пуалю» виновникам кровавого лихолетья. Но он далек и от покорного всепрощения. «Одни ответственны за жизнь. Мы ответственны, — писал он отцу в январе 1916 г. — Другие несут ответственность за смерть, и они должны быть нашими единственными врагами» [1] P. Eluard. Lettres de Jeunesse. P., 1962, p. 139. . Летом 1918 г., когда по обе стороны колючей проволоки еще истекали кровью враждующие армии, Элюар выпустил без разрешения цензуры «пораженческую» листовку со «Стихами для мира» (Poemes pour la paix). Он рисовал здесь возвращение домой усталого солдата, который обнимет близких и снова обретет «ненужное» ему прежде лицо — «лицо, чтобы быть любимым, чтобы быть счастливым». Греза Элюара о тихом непритязательном счастье казалась пока несбыточной, но от этого еще сильнее звучала призывом. Вместо заповедей разрушения и убийства она славила заповеди иной мудрости — труда работника, сменившего винтовку и лопату для рытья братских могил на рубанок, плуг, заступ каменотеса, перо.

Еще в окопах у Элюара зародилась и окрепла прометеевская мечта об огне, без которого не прожить здесь, на изрытой, вытоптанной, вымерзшей земле. «Чтобы жить здесь» — так и озаглавил он стихи, написанные им в 1917 г., но напечатанные лишь двадцать с лишним лет спустя и могущие служить неизменным «верую» всей его жизни и работы:

Каждая из строк здесь вбирает огромный запас раздумий, вместе составляющих целую выработанную философию. В эту притчу, отзвук древней легенды о жизнетворном пламени, вложено не прочитанное книжником, а пережитое солдатом — и еще столькими его сверстниками! — в пору крушения ценностей, прежде рисовавшихся им незыблемыми. Военная разруха поглотила «осиянную лазурью» благодать детства, клубы порохового дыма затянули небосвод: на пороге зрелости человек оказался одиноким. Больше нет синевы над головой. Ночь опустилась на землю. И в непроглядном мраке предстояло либо сгинуть, либо среди обломков «лазурной идиллии» заново изобрести способ выстоять.