Антон Бринский - По ту сторону фронта

— А поблагодарили?

— Как же! — Лицо Логинова расплылось в улыбке. — Они нашей благодарности не забудут… Но я, товарищ командир, от имени наших хлопцев, по их поручению. Просим вместе с нами отметить Новый год.

В партизанской землянке, несмотря на усталость возвратившихся, шумно и весело. Стол сервирован (если можно в данном случае употребить это выражение) с партизанской простотой. Напитки, отобранные у полицейских, оказались простым самогоном, закуска своя: вареное мясо и вареная картошка. Вилок не было, но ложка у каждого партизана есть. Разнокалиберные кружки и стаканы собрали со всей землянки.

— Садитесь, товарищ командир, — суетится Логинов, — Для начала вы нам тост скажете. Наливай, Митя… по маленькой, у тебя глазомер.

После первого тоста — не успели еще закусить — скрипнула дверь, и в, облаке пара влетела наша радистка Тамара, словно ее принесло этим облаком.

Раскрасневшаяся не от мороза, а от радости, она прокричала:

— Радиограмма! Из Москвы! Слушайте!..

Партизанский центр приветствовал нас и поздравлял с наступившим Новым годом, желал еще больших успехов в борьбе с оккупантами.

— Передай в Москву, — сказал я Тамаре, — что все задачи, которые на нас возложены, мы выполним с честью… Выполним? Так, хлопцы?

— Так, товарищ командир!

— Иначе грош нам цена, — добавил Есенков.

— Тамара, а может, выпьешь для Нового года? — нерешительно спросил Логинов.

— Нет, нет, у меня работа.

И снова выпорхнула из землянки, словно ее и не бывало.

— Разрешите еще? — Митя поднял бутылку.

— Не торопитесь.

— Да мы понемножку.

Снова звякнули кружки.

В разгар празднества появился Конищук. Как-то по-особенному торжественно и немного неуклюже он пристукнул ногой посреди землянки, вытянулся и, переждав секунду, пока все утихнет, доложил по-украински:

— Товарыш командир, я прыбув с завдання. Завдання выконав — моста бильшэ нэма.

— Добре. Молодец! Расскажи подробнее… Да ты садись, садись… Налейте ему с морозу-то.

И уже за столом, дожевывая закуску, Николай Парамонович начал:

— В Железнице я узнал, что в Любешове стоит немецкая конница и что послали немцы из этого Любешова подводы за сеном. Мы сами набрали сена, соломы, взяли две бочки бензину… Костина я послал на другую сторону речки, а сам поехал на мост. Немецкая охрана никого не пропускает, а нас пропустила — думали, что это для них сено везут. Троих фашистов мы убили, а остальные разбежались. Враги с другой стороны начали стрелять, но Костин им дал жару, загнал в Любешов. Там началась паника. Стали стрелять из пулеметов, ракеты пускать… Но мост уже горел…

— Потери есть?

— Пара коней с моста слетела в речку, когда началась стрельба. Люди все целы…

…Опять отворилась дверь. Опять клубы пара, и в них заиндевевшая, заснеженная фигура Макса:

— С Новым годом, товарищи!

За ним — Терпливый и Васька Кульга.

Макс доложил, что его отряд скрытно подошел к железной дороге между Маневичами и Польской Гурой; мина, заложенная под рельс, взорвалась под паровозом, и пятнадцать вагонов образовали кучу лома, похоронившую две сотни гитлеровцев, ехавших на помощь сталинградской группировке. Партизаны, наблюдавшие крушение, торжествовали: «А, холера! Вот тебе Сталинград! С Новым годом, панове!» Из Ковеля приехал санитарный поезд. Теперь в Ковеле несколько дней будут колотить гробы для захватчиков, не доехавших до фронта…

Окончив доклад, Макс неожиданно вытащил из кармана поллитровку с белым ярлыком и высоко поднял ее.

— Салют!

Это вызвало взрыв смеха и удивление:

— Откуда?.. Да это «Московская»!.. Вот здорово!.. Настоящая?

— Настоящая… Уж я знаю откуда, — лукаво подмигнул Макс. — Она с нами и на операции была. Мороз, а мы и глотка из нее не выпили. Кульга все время приставал: «Отдайте ее мне, товарищ командир, неровен час — разобьете». Я говорю: «Неужели не доверяешь?» — «Да, нет, — говорит, — а вдруг она взорвется от детонации»…

Слушатели смеялись, а тот же самый Митя аккуратно разлил содержимое бутылки в пятнадцать кружек.

— Ну… За победу!..

Так мы встретили новый 1943 год. Но группы, высланные на новогодние диверсии, продолжали возвращаться и вечером, и на другой день, и на третий — в зависимости от расстояния и сложности заданий. Меня особенно беспокоила судьба тех, кто пошел в Бельскую Волю. Лесозавод там, очевидно, сожжен: мы видели зарево, и расстояние не так велико. Почему же Яковлев не идет? Как он разделался с тамошним гарнизоном? Ведь гарнизон большой: немецкие фашисты да еще предатели-националисты, называющие себя «казаками». А на стороне партизан только преимущество внезапности и смелость.