Антон Бринский - По ту сторону фронта

Над нами черное зимнее небо с яркими морозными звездами. Праздничное и родное украинское небо. Пышные бело-голубые сугробы. Деревья словно околдованные зимой. Все они осыпаны мелкими серебряными блестками. Иная елочка, выросшая на самом краю поляны, — ну точь-в-точь, как та, которую наряжали мы в мирное время для детей, чтобы дети водили под ней хороводы, чтобы пели тонкими голосами свои нехитрые песенки. И голоса были тоже серебряные… Но сейчас и эти ели, и небо, и сугробы, и дорога, вьющаяся перед нами, — все неподвижно и безмолвно. И воздух не колыхнется, словно и ветер замерз где-то там, за краем горизонта. Торжественная и чуткая тишина поднялась, кажется, до самых звезд, и невольно начинаешь прислушиваться к ней, и невольно досадуешь на морозный скрип под копытами лошадей — только он и нарушает тишину.

Едем молча, но у всех одно и то же в мыслях: за этой вот теменью и тишиной наши товарищи крадутся сейчас по снегу к фашистским складам, к линиям железных дорог — несут врагу новогодние гостинцы. «Как-то удастся им сегодня выполнить свою опасную работу?» — думает каждый из нас и еще напряженнее прислушивается и оглядывается кругом, словно ждет от ночи ответа…

Дорога пошла в гору. Уклон невелик, и мы замечаем его только потому, что лошади на ходу начали усерднее кивать головами да в просветах между деревьями шире стал горизонт: дальше видно.

— Три минуты осталось, — говорит один из бойцов приглушенным голосом.

— А ты почем знаешь?

— У меня светящиеся.

— Ну, значит, с Новым годом!

— Подожди еще…

И вдруг ночь отвечает на наши мысли гулким далеким взрывом.

— Начали!.. Это Логинов.

— С Новым годом, товарищ командир!

— С Новым годом, товарищи! Первый тост.

Словно в ответ нам, раздается взрыв с другой стороны.

— Еще!.. Рапортуют наши!

Выезжая на вершину отлогого холма, я придерживаю лошадь. Отсюда далеко видно. И вот слева от нас над горизонтом розовый отблеск сначала чуть оттеняет зубчатые вершины леса, потом сразу взмахивает высоким заревом. Это Борисюк в Маневичах поджег большой склад сена, заготовленного фашистами.

— А вон, смотрите! — кричит Бурханов.

Оглядываемся назад — и там полыхает такое же зарево. Это Яковлев орудует на лесозаводе в Бельской Воле. А рядом с первым заревом, чуть правее, взлетают красные, желтые ракеты, и зачастила пулеметная и ружейная стрельба. Это Бондаренко напал на гитлеровский гарнизон в Большом Обзыре.

Едем дальше, спускаясь с холма, но тишины теперь уже нет, и бойцы оживленно перебрасываются короткими фразами.

— Дают наши жизни!.. Новогодняя иллюминация!..

И опять возникает в сердце радостное и уже привычное сознание: мы хозяева своей земли. Только мы! Как бы ни старались фашисты, им нас не растоптать, не отмахнуться от нас, не скинуть нас со счетов. Мы — хозяева. И мы по-своему, по-партизански, празднуем Новый год.

Вернулись мы на базу под утро, часов в шесть; еще темно было: ведь в это время самые долгие ночи. И хотя я своими глазами видел зарево и своими ушами слышал взрывы, тревога за наших товарищей не покидала меня: как они все-таки справились? И как провели операции остальные группы, ушедшие в дальние экспедиции?..

Первым пришел Логинов. Коротко доложил:

— Задание выполнено. Мост сжег.

Я особенно обрадовался этому первому вестнику победы. Несколько секунд мы глядели друг другу в глаза.

— Спасибо… Ну, спасибо! — Обнял его и крепко поцеловал. — Садись, рассказывай.

— Все получилось, как по-писаному, — начал он, сразу переходя с официального тона на обычный разговорный. — Заехал это я с ребятами в смолокурку. Забрали скипидар и пять возов смоляков. Еще два воза соломы. Целый обоз, елки-качалки! Доехали к мосту, охрану сняли без особых трудов — быстро и чисто, не дали и опомниться. Сгрузили горючее на мост, подожгли. Полицаи, которые в этой деревне, опомнились только тогда, когда уже вовсю полыхало. Собрали крестьян — гонят тушить. А мы караулили. Несколько очередей вверх, елки-качалки! И все разбежались. Спокойно дали мосту догореть.

— Все? — спросил я, чувствуя, что он еще что-то хочет сказать.

— Нет, не все, дядя Петя, — продолжал он уже не так бойко. — То есть про операцию все. Но сегодня, мы считаем, большой праздник, и уж мы, так сказать, позаботились о горючем. Для себя. Не полицаям же, в самом деле, пить ради праздника? Мы — по справедливости — пришли и забрали то, что полицаи приготовили.