Григорий Свирский - На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986

«Краеугольные камни» ЦК — о примате партийного руководства и пр., о чем говорилось в начале книги, уточняются, «отшлифовываются». Любая книга должна соответствовать всеми своими компонентами не вчерашним требованиям, а — сиюминутным.

«Бухгалтерская» практика в издательском деле потянула за собой, кроме новоидеологического термина «сбалансировать», и другие подобные: «довести до ажура», «согласовать», «утрясти», «подогнать под общую сумму» (в данном случае сумму требований), наконец, «обкатать», т. е. сгладить острые углы.

«Соцреализм» открыто принимал формы подтасованного бухгалтерского баланса, в котором все должно «соответствовать».

Восторжествовала терминология не только канцелярская, но и медицинская, о чем упоминал: «проходимость» (об издательском процессе, как о кишечнике), и даже собачья: «Надо иметь нюх», — говорили молодому редактору. «Где твой нюх?» — кричали на провинившегося.

И редакторы — старались.

В воспоминаниях об Юрии Олеше у Паустовского есть фраза о портье, старике в лиловых подтяжках, который произнес старомодное слово купцов и коммивояжеров — «гратис», означающее, что товар отпускается бесплатно.

«Гратис! — повторил старик. — Платить абсолютно некому. «Интурист» эвакуировали. Я здесь за сторожа».

А вот в 1972 году, спустя четыре года после смерти К. Паустовского, воспоминания об Юрии Олеше «исправляет» младший редактор Е. Изгородина.

«Бесплатно потому… что платить некому. Трест эвакуировали. А я здесь вместо сторожа».

Редактор, как видим, начисто разрушает образ портье, импульсивного старика-одессита, далекого от логических «потому-почему». Изменяет стилистику фразы. И к тому же зачем вспоминать об Интуристе, который ведает специальными гостиницами для иностранцев?

Я подумал на мгновенье, что было бы с Бабелем, если б его отдали в руки Е. Изгородиной?! Отдали бы, в том у меня нет сомнения, если бы его не успели перевести на все языки.

Коли вот так беззастенчиво, без чувства языка «правят» классиков, тончайших стилистов, нетрудно представить себе, как поступают с теми, кто еще не стал классиком.

Редакторский разбой стал нормой поведения.

В трудном случае (автор еще жив и, хуже того, упрям) русский язык воссоздал другую фразу, изобличающую подлую практику: «Гнать зайца дальше». Это значит перекидывать рукопись от одного «внутреннего рецензента» к другому. Двенадцать рецензий, восемнадцать рецензий… Нечто вроде лагерного БУРа (барака усиленного режима). Посиди, автор, поразмышляй… Один из моих ранних романов вышел в свет, пройдя «сквозь строй» двадцати трех «внутренних» рецензентов.

Во сколько обходится государству эта редакторская трусость? У меня в руках точные цифры. Я выбрал не мертвый, юбилейный, а, напротив, год неслыханного либерализма — 1961-й, год писательской полуволи. Так вот, только за этот «вольготный» год и только в одном издательстве «Советский писатель» было выброшено на ветер, то есть на перестраховочное рецензирование, 133,5 тысячи рублей.

Такова плата за страх перед новой рукописью. Если взять все издательства, художественные, политические, научные, то, несомненно, плата за страх будет выражаться в десятках миллионов рублей.

Не надо, видимо, пояснять, что при укоренившейся системе «балансирования», «травли зайца», «обкатки» от печатных станков отбрасываются наиболее глубокие и зрелые книги. Последним на моих глазах было отброшено произведение Владимира Максимова «Семь дней творенья». Не будь тамиздата, оно погибло бы, как погибли десятки и сотни талантливых произведений.

Ну, а если отвергнуть трудно? Автор очень знаменит или влиятелен, или нежелательная книга написана так, что нельзя прицепиться. Или книга «проходима», да автор попал в черный список? Где-то что-то сказал… Тогда кладется на стол козырь последний и безошибочный — нет бумаги!

Пятнадцать лет подряд, на моей памяти, в Москве твердили: нет бумаги. «Финляндия нам не продает, а потому нет бумаги», — «конфиденциально» сообщили в ЦК партии.

Жечь книги, фигурально выражаясь, таким способом оказалось легче всего. Не надо входить в разговор по сути. На нет и суда нет!..

Позднее этот прием широко использовал КГБ, привлекая к ответу инакомыслящих не за мысли, а за что угодно: «спекуляцию», жизнь без прописки, тунеядство и пр. Отделы ЦК, ведающие пропагандой и культурой, шли тут впереди КГБ, прокладывая лыжню.

В последние годы откидывали от печатного станка «из-за отсутствия бумаги» до восьмидесяти процентов книг профессиональных писателей.