Григорий Свирский - На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986

Такие сцены пришлось вырезать. Режиссер кричал, бился в истерике и — резал, резал, резал.

Артист Глузский плакал, глядя на «зарезанный» фильм: уничтожали в основном созданный им образV.

Фильм приняли. Он вышел в астрономическом количестве копий, и широкоэкранных, и обычных, и узкопленочных.

Это и были те тридцать сребреников, которые я получил за отступничество. За то, что я предал Скнарева, своего фронтового штурмана, штрафника, ради которого и был задуман весь фильм.

Только через восемь лет, в романе «Заложники», вышедшем в Париже, я смог хоть отчасти искупить свою вину перед Александром Ильичом Скнаревым и другими моими друзьями, погибшими над Баренцевым морем. Но кто мог думать, что это станет возможным?!

Юбилиада прошлась и по мне тяжелым танком, который утюжит окопы…

А скольких забили глухо, безвестно. Запретили тогда же «Скверный анекдот» по Достоевскому — талантливых режиссеров Алова и Наумова, приказали смыть ленту «Комиссар» режиссера Аскольдова (главного героя опять играл Ролан Быков), хотя ее пытались отстоять самые влиятельные писатели и режиссеры. Только одно перечисление запрещенных, зарезанных фильмов заняло бы десятки страниц.

А чтоб не было особого перерасхода денег, цензоры теперь сидели, по новому правилу, на съемочных площадках, чтоб, если что, «закрыть» картину на раннем этапе.

Поножовщина в кино достигла тогда грандиозных размеров.

Как татарские ханы пировали на связанных русских пленных, так и новоявленные ханы справляли юбилей «первого в мире социалистического государства» на связанном и распятом киноискусстве, брошенном им под ноги.

«Из всех искусств для нас самым важным является кино».

…Кино раздавили в романовском кулаке.

Однако легко ли углядеть за сотнями разбросанных по всей стране журналов и издательств, за десятком тысяч редакторов, среди которых немало людей честных, измученных своей дозорной службой? Вдруг отбились от рук сибирские «Ангара» и «Байкал». Пошаливал степной «Простор».

В поход на литературу были отряжены свои романовы. Председателем Всесоюзного Комитета по делам печати при Совете Министров СССР оказался тоже Романов. Другой Романов. Романовых окрестили «два сапога — пара». Или, в сокращении, «два сапога…» Отзвук танкового лязга на Вацлавской площади в Праге слышался во всех романовских циркулярах по печати.

А внешне все походило на нормальную творческую жизнь. Красносотенцы, заняв ключевые позиции, созывали совещание за совещанием. Да не «закрытые» в ЦК, где можно было не выбирать выражений… А большие, «демократические», полуторжественные, почти петровские ассамблеи. Приглашались известные имена — годы произвели их отбор: их просили, именитых, поразмышлять, к примеру, о судьбах нового романа, поднять «теоретический» уровень пустословия. Да напомнить, между тем, о патриотическо-юбилейном долге писателя… Послушным платили сразу и много: переизданием книг, заграничными командировками и пр. Удивительная и, казалось бы, прекрасная особенность России, в которой 480 тысяч библиотек, обернулась для бездарей и «укрощенных талантов» манной небесной. Пусть книга чудовищна, все равно, если ее рекомендуют библиотекам, то будет заказано не менее полумиллиона экземпляров любой графомании.

О подобных «творческих» совещаниях трещали газеты, радио, телевидение. Портреты улыбавшихся грибачевых-шолоховых оттесняли серьезные материалы. В «Литературке» любили располагать портреты по краю страницы, «траурным бордюром», по выражению К. Паустовского.

Внешне шла непрерывная творческая дискуссия.

А великий русский язык — верный хранитель морали — рождал слова и выражения, выдававшие подлинный смысл этих «теоретических» дымовых завес.

Литературную ниву забивал сорняк. Гуляло по редакциям чисто бухгалтерское выражение: «сбалансировать произведение». Что значит — сбалансировать произведение? Это значит прикинуть, подсчитать, сколько в рукописи положительных героев и сколько отрицательных. Не слишком ли много отрицательных? Не создают ли они мрачную атмосферу?.. Или, допустим, у положительного героя армянская фамилия Карапетян, а у отрицательного или просто неприятного — Иванов, так это уж опаснейшее нарушение баланса.