Игорь Минутко - Рот Фронт! Тельман

Эрнста занимала только одна мысль: надо найти ночлег. Заработать на еду он всегда сможет - рабочие руки необходимы в порту в любое время суток, особенно на погрузке или разгрузке торговых судов. Но где скоротать ночь? Можно, конечно, прямо на улице. Наломать каштановых веток и соорудить себе постель. Так-то оно так... Да вот ночи становятся все холоднее, осень, что и говорить. Разве в одной куртке согреешься? Нет, на улице ночевать нельзя. Простудишься и полиция из больницы выдворит прямо домой.

Нет! Только не в родительский дом!

...Этот разрыв назревал давно, исподволь.

Уже прошло два года, как Эрнст закончил школу, - ему сегодня шестнадцать лет - и все это время он, уступив воле отца, работал в лавке. Торговля наладилась. Эрнст видел: Тельман-старший доволен - и своим делом и собой. В нем ничего не осталось от того Иоганна Тельмана, который сочувствовал социалистам, интересовался борьбой рабочих Гамбурга за свои права. Теперь он был членом каких-то гражданских и военных кружков, далеких от современной политической борьбы.

- Состарюсь, - говорил он сыну, - передам тебе лавку, будешь хозяином. Маленькое наше дело, но налаженное, невелик доход, но есть. Что тебе еще?

- Я не буду торговцем. - Эрнст упрямо опускал голову.

- Будешь, - твердо говорил отец и отворачивался. Эрнст встречал умоляющий взгляд матери Марии-Магдалины и покорялся.

Почему отец не поговорит с ним серьезно? О чем думает его сын, какие вопросы его мучают? Ведь он уже совсем взрослый! И столько событий произошло в его жизни в последнее время. Но вот странно: невозможно обо всем рассказать отцу. Эрнст чувствует это. Они - разные люди. А торговцем он не будет никогда! Но как вырваться из-под отцовского гнета? Как начать свою, самостоятельную жизнь, не огорчая матери?

Вот и сегодня... Что же, рано или поздно это должно было случиться.

Началось с того, что Иоганн приказал сыну привезти из деревни капусту.

«Опять!» - Эрнст оторвался от книги - это была драма Шиллера «Мария Стюарт».

Он вышел из дома, грохнув дверью; выезжая со двора, хлестнул вожжами Бамби, чего никогда не делал раньше.

А на обратном пути, уже явившись во двор с грузом, Эрнст зазевался, отвлекли невеселые думы: «Что предпринять? Так больше жить невозможно», не вовремя дернул вожжами, Бамби круто повернул, телега зацепилась за тумбу и опрокинулась. Эрнст едва успел спрыгнуть с козел. По земле покатились кочаны. Эрнст не стал их собирать - успеется. Устал. И голоден - с утра ничего не ел.

- Привез? - встретил его вопросом отец.

- Привез.

- А почему такой кислый, словно уксусу хватанул? Эрнст в упор посмотрел на отца и сказал:

- Я зазевался, а Бамби зацепил тумбу и опрокинул телегу.

- Опроки-инул? - Отец нахлобучил на голову картуз и с необычным для него проворством выскочил за дверь.

- Ну зачем ты злишь его? - вздохнула Мария-Магдалина. - Мог бы начать с извинения, объяснил бы по-хорошему, по-сыновьи. Ведь не ты опрокинул, а гнедой.

- Да, гнедой, но виноват я. Чего тут долго объяснять?

Отец ворвался в комнату с криком:

- По миру меня пустить хочешь? Весь товар испортил, шалопай! Всю как есть капусту в грязи вывалял! Кто ее теперь покупать станет? Почему ты так к своему добру относишься? Ведь я для кого из себя жилы тяну? Для тебя же!

- Мне ничего твоего не надо, - сказал Эрнст и встал перед отцом. - Сам заработаю, своими руками. А торговать в твоей лавке больше не буду.

Очки у Иоганна сползли на кончик носа, глаза сузились и стали колючими, а лицо пошло красными пятнами. Он размахнулся и жесткой ладонью ударил сына по щеке.

Мать беспомощно переводила взгляд с мужа на сына, а они стояли друг против друга, оба почти одного роста, оба плечистые, и Эрнст держал отца за руку, не давая ему ударить еще раз. Побелев от обиды, он сказал:

- Запомни: бить себя не позволю. Лавочника ты из меня не сделаешь. Свою судьбу буду решать сам. Не маленький. Даром я твой хлеб не ел.

Эрнст разжал пальцы на запястье отца, потом широким шагом, не торопясь подошел к вешалке, оделся и вышел, тихо прикрыв за собою дверь.

Мария-Магдалина выбежала за ним.

- Сынок!.. - Она протянула ему маленький кошелек. - Вот возьми. - Глаза матери наполнились слезами. - Тут всего три марки, но и они пригодятся.

Он взял деньги и посмотрел на мать. Наверно, в его голубых глазах она прочитала и нежность, и благодарность, и решимость.

- Храни тебя бог, - прошептала мать. - Я знала, я чувствовала, что так случится...

Больше она не могла говорить - мешали рыдания.