Вольфганг Нейгауз - Его называли Иваном Ивановичем

- Сейчас. Пусть Виктор его разбудит.

Просандеев недоуменно пожал плечами. Он не верил, что ночной разговор со Шменкелем может дать какие-нибудь новые доказательства.

Вскоре в избу вошел заспанный Коровин. Сообразив, в чем дело, он тотчас же повел командира и комиссара к немцу.

Когда они подошли к сараю, часовой доложил командиру, что немец спит как убитый.

- Вот и хорошо. - Просандеев открыл дверь и фонариком посветил Шменкелю в лицо.

Фриц спал на сене и чему-то улыбался во сне.

Тихомиров тихо сказал Коровину:

- Мысли человека легче всего прочесть на лице, когда он спит.

Просандеев потушил фонарик:

- Он спит как младенец.

Комиссар, однако, попросил:

- Иван, посвети-ка ему в лицо.

Просандеев вновь зажег фонарик. Коровин наклонился над спящим:

- Шменкель, вставай! Гестапо!

Немец так крепко спал, что его пришлось долго трясти за плечо. Но вот он наконец проснулся и, неожиданно вскочив на ноги, ударом кулака в плечо сбил Коровина с ног. В одно мгновение Фриц выхватил тесак и закричал:

- Что вы от меня хотите, собаки?! Почему вы меня не застрелите?!

Партизаны поняли, что Шменкель все еще находится во власти сна, а слово "гестапо" лишило его способности соображать, где он и кто перед ним. Еще мгновение - и он бросился бы на людей, стоявших в темноте. Коровин тихо заговорил с ним по-немецки, а Просандеев перевел луч фонаря в сторону и, собрав весь свой запас немецких слов, проговорил:

- Хорошо, Фриц, хорошо, теперь спать, пожалуйста, спать.

И партизаны вышли из сарая.

- Ну и что ты понял? Как он себя будет вести в бою? - обратился командир к комиссару.

- Этого я сказать не могу, но зато сейчас мне стало ясно, что он ненавидит фашистов. - И повернувшись к часовому, Тихомиров сказал: - Ты его не буди утром. Пусть спит. Сам проснется...

Шменкель проснулся часов в девять. Он чувствовал себя отдохнувшим. И тут он начал припоминать, что ночью к нему кто-то приходил. Фриц поискал глазами тесак, но он лежал рядом, на сене.

"Неужели это мне приснилось? Или, может, меня действительно проверяли?" - размышлял он.

Однако мысль о проверке ничуть не испугала его. Скитаясь по лесу и ища встречи с партизанами, он не раз думал о том, что его, конечно, будут проверять.

"У них есть все основания не доверять мне. Я немец, а какой я немец это еще нужно доказать делом".

Толкнув дверь, Фриц вышел во двор. День был морозный. На солнце ярко сверкал снег. Часовой, стоявший у соседнего дома, кивнул Фрицу и что-то сказал по-русски, но Шменкель не понял ни слова.

Когда же Фриц подошел ближе, русский похлопал его по плечу и несколько раз повторил:

- Кушать, Фриц, кушать!

Фриц вошел в избу, где вчера вечером его допрашивали. У печи орудовала ухватами хозяйка. Увидев вошедшего, она показала ему на рукомойник, сбоку от которого на гвозде висело чистое полотенце. Пока Шменкель умывался, хозяйка, не обращая никакого внимания на немца, поставила на стол картошку и хлеб.

Вскоре в избу вошел Просандеев. Он по-дружески поздоровался с Фрицем, однако ни словом не обмолвился о ночном "испытании". Командир несколько раз объяснил Шменкелю, что ровно в двенадцать часов в правлении колхоза партизаны устраивают собрание, на котором, собственно, и будет решаться его дальнейшая судьба.

В правление Шменкель пришел вместе с командиром, комиссаром и переводчиком. Все взгляды скрестились на Шменкеле, но он был спокоен и не опускал глаз.

Переводчик усадил Фрица в первом ряду. В президиуме находились командир отряда, комиссар и командиры отделений. Собрание открыл Тихомиров и сразу же предоставил слово командиру. Говорил Просандеев долго и быстро, так что Фриц ничего не понял, а Коровин переводил ему лишь некоторые фразы. Однако по тому вниманию, с каким партизаны слушали своего командира, было ясно, что решается очень важный вопрос. Затем слово предоставили Шменкелю.

Фриц встал, легким движением руки откинул волосы со лба и оглядел собравшихся. На лицах одних застыло недоверие, другим, казалось, было все равно, что скажет немец, третьи смотрели приветливее. Но ни одного взгляда ненависти - это он хорошо видел.

- Говорите, - обратился к Шменкелю Коровин, - я буду переводить,

Шменкель стал рассказывать о своей жизни. Его слушали, и постепенно у многих менялось выражение лица. Вот паренек, который только что смотрел на Фрица с недоверием, всем корпусом подался вперед: Шменкель вспоминал о том, как однажды вечером 1938 года они с Бернгардом, занавесив окна и заперев дверь своей комнатушки, говорили о борьбе с фашизмом. И хотя они были еще очень неопытны, но не хотели сидеть сложа руки.