Рита Марли: «No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли

Поначалу — а может быть, и всегда — я переживала за Робби Марли как сестра. Я по натуре такой человек — ответственный. Я смотрела на него и думала: бедняжка. Не «я люблю его», но «бедняжка». Мое сердце стремилось к нему. Я считала его замечательным. Таким замечательным, что я не хотела говорить ему про мою дочку — в то время для юной девушки иметь ребенка и не быть замужем считалось очень постыдным. Я проводила много часов в «Studio One», репетируя и записываясь, и все это время мне удавалось скрыть позорный факт. Но однажды прямо посреди записи у меня потекло молоко, и Боб заметил. Он спросил с легким удивлением, но без осуждения:

— Это что же, значит, у тебя есть ребенок?

Хотя я ужасно смутилась, отрицать очевидное было невозможно, так что я просто кивнула.

Он сказал:

— Я так и понял. Почему ты нам не рассказывала? Мы могли бы отпускать тебя домой пораньше. Это мальчик или девочка?

— Ну, это девочка, — ответила я.

— А где она? Как ее зовут? Где ее отец? А можно на нее посмотреть?

Он буквально засыпал меня вопросами, в которых чувствовалась забота. Я стояла, глядя на него, и не могла вымолвить ни слова. Его реакция показалась мне очень взрослой для такого молодого человека, в сущности, еще подростка — смесь заботы и в то же время волнения. Может быть, он видел меня теперь другими глазами. Его интерес к моему ребенку вызвал у меня в душе гордость, а не стыд. Для меня это было хорошим знаком, хотя и очень неожиданным. Наконец он сказал:

— Иди домой и покорми ребенка, увидимся позже.

Тут и пришла моя любовь. Я смотрела на Боба и думала: какой же он замечательный. Коленки мои начали подгибаться. О боже, подумала я, о господи.

В тот же вечер Боб зашел в гости. Шэрон тогда было около пяти месяцев. Когда я ее принесла, он ее сразу полюбил. И она его сразу полюбила. Когда она научилась немножко говорить, но еще не могла выговорить «Робби», она называла его «Баху».

И с этого дня, где бы ни находился Боб, я всегда была рядом с ним. Он держал меня под руку, вел меня. Когда все это началось, я еще переписывалась с отцом Шэрон. Бобу это не нравилось, и он прямо так и сказал. Он настаивал на том, чтобы я прекратила эти отношения, — почему я вообще переписываюсь с мужчиной, который не помогает ни мне, ни ребенку? Наконец однажды он поймал Дрима с моим письмом к отцу Шэрон и забрал конверт. На этом переписка закончилась.

Тогда я воочию убедилась в его щедрости, такой уж он был, этот Робби, — едва у него появлялось немного денег, он приносил нам детское питание или бутылочку вина для тетушки. Даже она начала потихоньку поддаваться его чарам. «Ну, — говорила она, — я вижу, здесь что-то намечается».

И вот, сама того не ожидая, я вдруг стала считаться его девушкой. В смысле, «ну ладно, ребята, вы тут посидите, а мы пойдем». Даже Питер Тош это уважал и меня не трогал, потому что Питер был вообще-то шустрый парень: едва увидит девушку, и тут же — опа! — уже обнимает и пытается прижать.

Но Боб говорил: нет-нет-нет… это моя девушка.

И вот вскорости Коксон выпустил альбом «The Wailers» с нами на подпевках. Вышел он в 1965 году и назывался просто «The Wailing Wailers». Дрим был намного младше нас с Марлен и у него был мягкий, нежный голосок, поэтому наши женские голоса забивали его, и «The Soulettes» производили впечатление женской группы. Я была солисткой, и впоследствии, когда мы начали планировать концерты, к нам присоединились другие девушки — Сесиль Кэмпбелл и Хортенз Льюис, — потому что Дрим не всегда мог выступать из-за школы или из-за ограничения по возрасту в некоторых местах, где мы должны были петь.

Мне нравилось выступать перед публикой, под яркими огнями, внутри музыки, на сцене. И было здорово, что нам за это еще и платили. Но я все еще не была готова мысленно расстаться с относительно надежной карьерой медсестры, хоть я и любила музыку, и казалось, что к ней-то я и стремлюсь. Мы с Бобом все время проводили вместе, репетировали, разговаривали, давали друг другу советы. Одной из важных сторон наших отношений было то, что мы стали друзьями прежде, чем любовниками, мы естественным образом относились друг к другу как брат и сестра. Он учил меня разбирать ноты и другим музыкальным премудростям. Он за меня беспокоился. «Ты хорошая девушка, — предостерегал он меня, — так что не делай глупостей. Мужчины тебя еще не в те дебри могут завести, ты можешь запросто запутаться, у тебя будет много детей и никакой жизни. Так что не связывайся с ними, думай о работе. Реши для себя, действительно ли ты настолько любишь музыку или хочешь вернуться к работе медсестры, но прими решение серьезно».