— Ну-ка, Демеша, давай ты!
Нравились мне также уроки рисования и черчения. А вот русский язык не любил — уж очень много приходилось учить правил. Помню, как старательно зубрил одно и то же правило на шипящие буквы Коля:
— Щи да каша — пища наша. Волки рыщут — пищу ищут.
Жилось нам в те годы очень трудно. Заработки у родителей были невысокими. Работали они на Невской ниточной мануфактуре, построенной еще в начале века англичанами. После Октябрьской революции она перешла в собственность государства и получила название фабрики имени Халтурина, а позднее, после смерти Кирова, переименована в Прядильно-ниточный комбинат имени Кирова: И не случайно — на комбинате Киров был своим человеком. Часто приходил сюда из Смольного пешком и всегда без охраны; одет был очень просто — гимнастерка и галифе, заправленные в высокие сапоги. Его любили и знали в лицо все фабричные — и взрослые, и детвора. Завидя издали, мы выбегали его встречать, крича хором:
— Киров, Киров пришел!
А он нас смущенно успокаивал:
— Ну что, ребята, вы так кричите!
Бывшие хозяева фабрики построили для рабочих шестиэтажный дом из красного кирпича (типа общежития с коридорной системой и крохотными квартирками). Стоял он на Малой Болотной улице прямо напротив фабрики и значился под номером XI. В одной из квартирок, состоявшей из комнаты и кухни, ютилась наша семья из восьми человек.
Как только дети рабочих подрастали, родители приводили их на фабрику. Здесь они проходили курс обучения, а затем занимали рабочие места, чаще всего идя по стопам родителей. Так создавались фабричные династии, в том числе и наша. Отец, Тимофей Дементьевич, поступил сюда молодым парнишкой, овладел грамотностью и специальностью в такой мере, что был назначен мастером цеха еще при хозяевах-англичанах. Мать, Фекла Федоровна, была привезена в Петербург из вологодской деревни двенадцатилетней девочкой-сиротой. Проработала на фабрике всю жизнь, страдая под старость тяжелым профессиональным заболеванием. Следом за ними порог фабрики переступили мои братья Александр и Иван, сестры Анастасия и Вера, а потом их дети и внуки. К нашей династии текстильщиков причислили впоследствии меня и брата Николая за высокие спортивные достижения, хотя мы никогда на фабрике не работали.
В развитии фабричного спорта большую роль сыграли бывшие хозяева-англичане, основавшие еще до революции «Невский футбол-хоккей-крикет-клуб» с уютным стадионом и прекрасным травяным полем. После революции какие-то головотяпы-администраторы устроили там дровяной склад. Дрова шли на отопление самой фабрики и дома, где жили рабочие, поэтому возражать было трудно. Но тяга к спорту у рабочих была так велика, что они стали проводить субботники и, не затратив ни копейки из фабричной кассы, построили рядом новый стадион. Правда, футбольное поле оказалось не столь высокого качества, как у англичан.
Этот стадион стал моим любимым местом с детских лет. Воспитывались мы, прямо скажем, по-спартански, летом спали под открытым небом, забираясь на крышу сарая. Семьи текстильщиков были, как правило, многодетными, а жилищные условия такими же стесненными, как и у нас. Поэтому на дворе и стадионе всегда было полным-полно ребятни, самым любимым развлечением которой стала игра в футбол.
Я увлекся футболом сразу же, как только увидел на поле своих старших братьев. А вот Колю долго не удавалось приобщить к спорту: футболу он предпочитал голубей. В детстве Коля был довольно тихим мальчиком, любимчиком матери. Я же, озорник, любил над ним подшучивать. Приманит, бывало, Коля чужака, а я возьму и выпущу его. Но не со зла. Просто не понимал я этой его страсти, которая, по собственному признанию брата, осталась в его сердце на всю жизнь. Да еще мне очень хотелось, чтобы Коля был рядом со мной на футбольном поле. Но, увы, он вообще не любил подвижные игры, где я всегда верховодил. Здесь нужны были быстрота, ловкость, смелость, выносливость, которыми Коля от природы не обладал.
Взять, к примеру, такую игру, как чехарда. Играли в нее группа на группу (трое на трое, четверо на четверо): трое «водили» (держали), а трое запрыгивали. Когда прыгал последний, кричали:
— Раз, два, три — чехарда, держи!
Заметив мою великолепную природную прыгучесть, старшие по возрасту ребята старались заманить меня в свою команду, предоставляя мне прыгать последним. Мне всегда удавалось запрыгнуть и удержаться, поэтому водили мы редко.
Для победы в другой популярной у нас игре надо было обладать хорошими скоростными качествами. Согласно ее условиям один игрок располагался в центре квадрата, а четверо других — по углам. Угловым игрокам надо было быстро меняться местами, а центровому (водящему) успеть во время их перебежек занять чье-нибудь место в углу квадрата. Наши выдумки на игры были неистощимы: штандер, лапта, «попа-загоняла»… Для игр в ход шло все. Так, на стадионе стояли рядом два шеста для поднятия флагов. Мы устраивали лазание по ним на спор — кто скорей доберется до самого верха.
Читать дальше