Иван Драченко: Ради жизни на земле

Я стоял, втянув голову в плечи.

Узнал о моей проделке и дружок Евгений Мякишев. Он только и сказал:

— Тоже мне Чкалов нашелся. Авиакаши мало съел…

С Женей мы сошлись сразу, несмотря на абсолютно разные характеры. Он — выдержанный, расчетливый, спокойный, я — вихрь. Как взвинчусь! Не раз и не два Мякишев укрощал мои чрезмерные страсти, с логичной последовательностью доказывал, где я прав, а где нет.

Особенно туговато пришлось нам зимой. Форсировали налет. Руки у всех курсантов были обморожены металлом, бензином, маслами: приходилось самим быть техниками к летчиками, из кабин буквально вываливались, прокаленные насквозь холодом. Терли перчатками окостеневшие носы, бежали в помещения и, схватив порцию благодатного тепла, вновь возвращались на летное поле.

И снова гудели моторы, рассекая винтами звенящий морозный воздух, и ни одного звука ропота, жалоб, нытья не срывалось с обветренных губ ребят, которым через полгода впору пришлись и солдатская гимнастерка, и кирзовые сапоги. Поколение, чья юность опалена войной, еще и в мирное время, до наступления лихой годины, получило заряд мужества и патриотизма.

К весне 1941 года закончил учебную программу. Вскоре нас представили военным летчикам, прибывшим из авиационных школ.

Мной занялся майор Соловьев. Сначала слетал с ним в зону. Проверяли технику пилотирования, После обстоятельного разбора полета майор сразу задал вопрос:

— Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Военным летчиком хотите быть?

— Да! Истребителем…

Наступила пауза. Затем проверяющий улыбнулся, продолжил:

— Ну, а если не истребителем? Хотя у нас есть и такие машины.

Майор мне так убедительно рассказал о других, более тяжелых самолетах, на которых совершаются подвиги, что я, не задумываясь, дал свое согласие «учиться не на истребителя».

Через несколько дней наша ленинградская группа ребят стояла на перроне Московского вокзала в ожидании тамбовского поезда. Меня провожал отец. Он тяжело опирался на суковатую палку, положив на плечо тяжелую мозолистую руку. Наказ его звучал строго: «Чтоб не упрекнули ни в пиру, ни в миру». Уходя, протянул пачку папирос «Красная звезда», которые я сразу раздал своим товарищам. Это была наша последняя встреча.

Поезд набирал скорость, покачивался на стыках, унося нас в новую жизнь. А у меня из головы не выходили отцовские слова: «Трудно вам будет, хлопцы, ох и трудно. Война на подходе…»

И действительно, не пройдет и месяца, как она сломает границы, разбросает тысячи семей по огромным пространствам, разъединит, оторвет друг от друга самых близких людей, бросит в круговорот мук и лишений. Разметает она и наше драченковское гнездышко.

А в парикмахерской летели на пол шевелюры разных цветов, затем, поеживаясь, будущие покорители пространства и времени гуськом заполняли баню. Смех, визг, шутки. Облачившись в военную форму, мы все стали одинаковыми. Но пожили, притерлись друг к другу, и постепенно начали вырисовываться характеры, наклонности, привычки членов большой курсантской семьи. Я по-прежнему дружил с Женей Мякишевым.

Начались занятия. Времени в обрез, дел невпроворот. Кое-какие предметы нам казались лишними, ненужными, но особо сомневающихся настырно убеждали — в военном деле все лишнее отсечено.

Некоторые роптали: зачем бегать с полной выкладкой, так что кишки вываливаются, если будущая специальность связана с воздухом. Командиры деликатно вносили свои коррективы в смуты, убедительно доказывали: небо начинается с земли, а летчик обязан иметь кремневую закалку, иначе в кабину сядешь тряпичной куклой. Физические нагрузки я переносил легко, потому что занимался лыжами еще в Ленинграде, систематически ходил на плаванье…

Война! Бронированные клинья вонзились в линию советской границы, черный фашистский хищник из-за черных туч кинулся на нашу Родину. Субботним июньским вечером мы еще ходили по закрученным тамбовским улицам, видели спокойных людей, возвращающихся с загородных дач, стайки выпускников школ, детей, строивших песочные домики. Но то, что мы узнали утром на следующий день, было как бы чертой, резко подчеркнувшей весь итог нашей сравнительно небольшой жизни.

— Началась война! Что же теперь делать? — взволнованно спрашивали мы своих командиров.

— Делать что? Учиться! До седьмого пота, с утроенной энергией, по всем законам военного времени.

Таков был ответ, не требующий пространных объяснений.