Наш полк перелетел в Австрию. Оттуда я по вызову уехал в Москву в академию. Там получил задание: возвратиться назад и передать в корпус документы о наборе Героев Советского Союза в высшие учебные заведения. У командования отпросился на несколько дней отыскать сестру, брата и мать. В Ленинграде нашел Галю. Она всю войну проработала в госпитале. От сестры я узнал, что мама живет и работает в Красном Селе, при ней находится и младший брат Сергей. Дали им телеграмму…
…Стоял на перроне как на иголках: просто не верилось, что встречу человека, образ которого денно и нощно стоял у меня перед глазами. Но вот все вокруг опустело, и я остался в одиночестве на перронном полотне.
Вдруг вижу, идет парнишка. Он как-то внимательно посмотрел на меня, опустил голову и проследовал дальше. У меня екнуло сердце.
— Ты кого встречаешь? — спросил я хлопчину.
Он пристально окинул меня взглядом с головы до ног, несмело подошел:
— А вы случайно будете не дядя Драченко?
Я остолбенел. Сгреб его в охапку, прижал к клокочущей груди:
— Сережка! Брат Сергей! Да какой же я тебе дядя?.. А где мама?
Сергей шмыгал носом, повеселел:
— Мама сейчас на работе, она на ферме.
Через час мы катили на райкомовской машине в колхоз. На ферме в это время обедали. Женщины сразу зашушукались: приехал старший сын и ищет Прасковью. И вот мы стоим в столовой колхоза друг перед другом. Ни она, ни я не можем сказать слова. Мать смотрит куда-то мимо меня, напрягает зрение, будто старается разглядеть что-то далеко-далеко.
— Мама! Это же я, Иван, твой сын… — почти застонал я и подошел ближе к столу.
— Я вас не знаю… — Она закрыла руками лицо и пошатнулась. Потом протянула сухие, искалеченные работой руки, крикнула: — Ваня! — и стала падать.
О том, что отец погиб на Ленинградском фронте, я знал раньше. Но сколько еще бед легло на материнские плечи!
Побывала с Сережей в Освенциме — чудовищной фабрике смерти, где эсэсовское зверье убивало, жгло, травило, стреляло, мучило, терзало миллионы человеческих душ. Мне ли это не понять? А потом ее вместе с Сергеем увел в свое имение в Зорау гроссбауэр Вилли Шульц, отобрав украинок, которые хорошо могут «арбайт». Жила у него вместе с французом, полячкой. Правда, не бил, но спину гнула на немца от зари до зари. Когда я слушал все это, у меня наливались синевой кулаки. Если бы я его встретил!..
Да, и я его встретил. Проезжая через Зорау, попросил в комендатуре пару дюжих хлопцев и на виллисе покатили искать Шульца. Нашли. Кое-как перевели трясущемуся хозяйчику, кто мы и как у него оказались. Тот упал на колени, рядом бухнулась в ноги жена, плачут, клянут Гитлера. Говорят: работой людей истязали, но никого даже пальцем не трогали. Зачем портить живые механизмы.
Но я на них не смотрел. Рядом всхлипывали двое детей. Нет, они никогда не должны видеть жестокости, чувства слепой мести.
В моем чемодане были кое-какие продукты, даже бутылку спирта прихватил. Выложив все на стол, попросил хозяйку соорудить нам ужин. Та моментально захлопотала на кухне. Сначала накормили детей, затем присели сами. За рюмкой Шульц оживился. Я его спрашивал, что читал, знает ли Маркса, Энгельса, Тельмана. Тот лишь отрицательно мотал головой. Ну, а «Майн кампф», эту фашистскую библию Гитлера? О, это читал, но кое в чем не разобрался. Кое в чем! Хозяйка сказала, что у них, когда к городу подходили русские, умерла от разрыва сердца мать Шульца. Старушка оказалась жертвой геббельсовской пропаганды: ей вбили в голову, что русские варят из стариков мыло, вот она и отдала богу душу.
Мы уезжали поздно. Я потрепал малышей по льняным головам и пожелал им счастья…
В Краснознаменной Военно-Воздушной академии проучился около года, но и здесь подстерегала беда: от большого напряжения стал часто воспаляться здоровый глаз. Врач-окулист, внимательно обследовав меня, вздохнул: «Вам придется оставить академию». Такого удара я не ожидал: как это оставить? Только сейчас время и учиться. Медицина была неумолима в диагнозе: буду учиться — совсем потеряю зрение. Пошли комиссии, госпитали, институты… и списали. Подлечился, но об учебе не забывал: осенью 1948 года поступил в Киевский госуниверситет на юридический факультет.
Давно отгремели грозы, отполыхали зарницы пожаров, остыло горячее небо, обвалились и заросли травой окопы, противотанковые рвы и траншеи. В музеях мирно покоятся наши простреленные шлемофоны, наши карты, компасы, пистолеты, награды.
Разлетелись, кто остался жив, дорогие друзья-фронтовики. Да разве забудешь их, с кем разделял долгий и крутой путь, политый потом и кровью, путь, озаренный радостью побед, мужеством и подвигами товарищей, пламенем сердец, слитых воедино волей партии, дышавших ненавистью к врагу и сыновней любовью к Родине!
Читать дальше