ГОРДОН ЛОНСДЕЙЛ - МОЯ ПРОФЕССИЯ — РАЗВЕДЧИК

До Берлина оставалось километров сто, не больше. В салоне неожиданно появился один из членов экипажа и поспешно затянул шторки на окнах. Я успел заметить вдали звено истребителей, летевших параллельным курсом! На фюзеляжах были яркие красные звезды!

Свобода была уже совсем рядом.

Мы приземлились на авиабазе Гатов в английском секторе Западного Берлина. «Гориллы» нервничали все больше и больше. Старший предупредил меня:

— Мы вооружены и имеем приказ стрелять, если вы попытаетесь бежать...

Оказывается, им было поручено не только предотвратить самоубийство, но и не допустить, чтобы я попробовал бежать накануне своего освобождения и возвращения домой. Бормоча что-то о том, что приказ есть приказ, старший телохранитель защелкнул на моих руках наручники. В это время появился полковник. У «чиновной стюардессы» отвисла челюсть от изумления: он прислуживал заключенному! Служащие аэродрома также открыли рты, когда увидели, что из самолета «для особо важных лиц» выходит штатский в наручниках. Подобного здесь не бывало.

По базе разнеслись слухи о странном событии.

У трапа меня и «горилл» ждала машина, хотя до гауптвахты было всего несколько сот метров. Возле самолета толпились какие-то солдаты. И несколько типов в штатском.

Местные журналисты, немедленно оповещенные о происходящем (за соответствующее вознаграждение, конечно), мигом сообразили, в чем дело. Выезд Лонсдейла из тюрьмы в сопровождении полиции и прибытие загадочного «особо важного лица» в Гатов в наручниках могли означать только одно. Журналисты тут же бросились к месту, на котором два года назад советский разведчик полковник Абель был обменен на Пауэрса. Догадка была верна только наполовину. В Берлин, действительно, прилетел Лонсдейл. Но корреспонденты ошиблись насчет места предстоящего обмена.

На гауптвахте базы не было ни души. Я шутил впоследствии, что, видимо, в связи с моим приездом была объявлена специальная амнистия. Меня поместили в одну из камер и разрешили, на этот раз одному, посетить туалет. Телохранители уже успели убедиться в том, что я не собираюсь бежать или убивать себя.

Из офицерской столовой принесли ужин, который мне показался даже более чем приличным. Пока я поглощал его, один из телохранителей находился в камере. Мне пришла в голову мысль заменить картонные ящики, в которых было упаковано мое нехитрое имущество, да сумки с молнией. Я сказал об этом «горилле». Через несколько минут тот вернулся и сообщил, что военная лавка базы уже закрыта.

— Неужели ее нельзя открыть? — спросил я. — Сходите, пожалуйста, к офицеру безопасности базы и передайте мою просьбу. Заодно попросите прихватить какой-нибудь приличный транзисторный приемник. Неизвестно, сколько дней я пробуду здесь.

Минут через двадцать появился подтянутый молодой человек с двумя чемоданами в руках. В лавке, сказал он, нет больших сумок, придется купить чемоданы. Я согласился. В одном из чемоданов было три приемника: я выбрал один и за все расплатился.

Камера была набита моими книгами. Часть я еще не прочитал. Я разыскал томик, в котором был помещен документальный рассказ о том, как происходил обмен полковника Абеля. Пролистал эти страницы.

Потом попробовал приемник. Транзистор работал отлично. Музыка... Впервые за три года... Покрутив настройку, поймал Москву. «Последние известия». Чертовски приятно слышать родную речь! Тоже как музыка...

Разбудили меня в четыре часа утра. Телохранители были уже на ногах. Один из них предложил готовиться к отъезду.

— А как же завтрак? — спросил я.

— Неужели вы способны сейчас есть? — изумился старший телохранитель.

— Я голодал у вас больше трех лет, — ответил я. — Дайте же мне поскорее подкрепиться...

Потом я брился, завтракал и слышал, как машины прогревали моторы и выезжали из гаража, расположенного рядом с гауптвахтой. В пять утра телохранители отвели меня к черному «мерседесу». Местный представитель английских спецслужб уже поджидал нас. Он уселся рядом с водителем. Как только выехали с территории авиабазы, я узнал, где мы находимся и куда едем. Занимался серый рассвет, было по-утреннему свежо и сыро. По ложбинкам стелилась дымка.

«Похоже на кино, — подумал я, — машина с контрразведчиками, сырой утренний туман... Эффектно...»

Ехали медленно, хотя на улицах никакого движения не было. Лишь одна машина то обгоняла нас, то останавливалась у обочины, пропуская вперед. И всякий раз из нее выскакивал человек в белом плаще, который фотографировал «мерседес» и его пассажиров. Руководителю операции, сидевшему рядом с шофером, явно не нравилась эта процедура; он прятал лицо от фотоаппарата. Он был настоящий конспиратор: не проронил ни слова, даже чтобы поздороваться, когда я и «гориллы» подошли к автомашине в Гатове. Возможно, он боялся, что я запомню его голос. Впрочем, и я тоже был недоволен нахальством неизвестного фотографа. Сперва я думал, что это сверхпронырливый фоторепортер, пронюхавший, где будет происходить обмен. Но это мог быть и западногерманский полицейский шпик, который вел демонстративное наблюдение за работой английских контрразведчиков.