Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

В Нью-Йорке они жили у Миши Барышникова, который собирался в Европу, «Желтого дьявола» в городе они так и не нашли. Зато их нашли телевизионщики компании Си-Би-ЭС и пригласили принять участие в программе «60 минут». Соглашайся, советовали новые американские знакомые, передача популярная, там работают нормальные, цивилизованные люди. Споешь несколько песен, тебя узнает Америка. Это шанс! Чего ты боишься?

— Да ничего я не боюсь!

Ведущий Дан Ратгер был доброжелателен и обаятелен. Обсудили, какие песни хотел бы спеть Высоцкий, о чем они. Остановились на трех — «Я не люблю», «Уходим под воду» и «Утренняя гимнастика». Самый острый вопрос прозвучал в конце интервью: «Может быть, это не так, но мне кажется, кое-кто в СССР беспокоится, вернетесь ли вы обратно. Я не ошибаюсь?»

— Ну почему?! — запротестовал Высоцкий. — Ну что вы! Я уезжаю уже четвертый или пятый раз, и всегда возвращаюсь. Это смешно! Если бы я был человеком, которого боятся выпускать из страны, так это было бы совершенно другое интервью. Я спокойно сижу перед вами, спокойно отвечаю на ваши вопросы. Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда...

Когда прощались, Владимир поинтересовался, когда эфир. «О, точно сказать трудно, — напыжился Раттер. — У передачи очень высокий рейтинг, мы делаем интервью впрок, гости программы стоят в очереди. Вам ведь хорошо знакомо такое понятие «очередь»?» — «Конечно». — «Мы постараемся вам сообщить, может быть, через ваших друзей, когда передача выйдет в эфир».

Ждать пришлось полгода. «60 минут» с его участием вышла только в феврале следующего года. Те, кто смотрел ее, хвалили, говорили, что в студии Владимир не терялся, отвечал уверенно, вел себя раскованно, пел здорово. Правда, к вопросам сделали такие подводки, что мы хохотали.

— То есть?

— Ну, например, сказали, что в юности ты успел попробовать советских лагерей. А сейчас как актер имеешь деньги и привилегии, какие имеют очень немногие советские граждане. Ну и так далее.

— Вот собаки!

Пока Барышников еще был в Нью-Йорке, Владимир попросил его договориться о свидании с Иосифом Бродским. Миша не очень охотно, но исполнил просьбу. Условились встретиться с поэтом в кафе в Гринич-Виллидж.

Марина лишь краем уха где-то слышала эту фамилию, а со стихами Бродского и вовсе не была знакома. Владимир рассказал ей печальную историю Бродского, приключившуюся с ним в начале 60-х Марина не поверила:

— Как это, поэта посадили за тунеядство?

— Да, — грустно улыбнулся Владимир. — Вот почему Любимов и не советует мне бросать театр, говорит: хоть не посадят, как Бродского...

— А ты что... в самом деле решил?..

— Нет! Пока нет...

При встрече Бродский сразу поставил Высоцкого в тупик «А я о вас знаю. Первый раз услышал фамилию «Высоцкий» из уст Анны Андреевны Ахматовой. Она вас даже цитировала — «Я был душой дурного общества.». Это ведь ваши стихи?..

Посидев недолго в кафе, они отправились к Бродскому, в его малюсенькую квартирку, битком забитую книгами, — настоящую берлогу. Поэт приготовил для гостей какие-то восточные угощения. Потом предложил почитать стихи. Высоцкий читал, чуть слышно отбивая ритм ладонью по столу Бродский слушал внимательно, сдержанно одобрил некоторые рифмы и образы.

Он намеренно не расточал комплименты, потому что сам страдальчески воспринимал любую, даже самую искреннюю, похвалу. Поэт, настоящий поэт сам чувствует удачную строку, и не должен читать стихи в жадном ожидании аплодисментов и лести.

Лишь много позже Бродский скажет о своем московском собрате; «Я думаю, что это был невероятно талантливый человек, невероятно одаренный, — совершенно замечательный стихотворец. Составные рифмы его абсолютно феноменальны. В нем было абсолютное чутье языковое...»

С тем поэтических они неожиданно перешли на воспоминания о коммунальном детстве, о юношеских годах, обнаруживая одинаковость впечатлений.

— В Питере у нас была большая комната, и моя часть от родительской отделялась перегородкой, — рассказывал Иосиф. — Чтобы попасть к нам из коридора, надо было пройти... через шкаф я снял с него заднюю стенку, и получилось что-то вроде деревянных ворот. Родители все принимали как данность: систему, собственное бессилие, нищету, своего непутевого сына... Когда меня арестовали в первый раз, я был сильно напуган. Ведь берут обыкновенно довольно рано, когда ты только из кровати, тепленький и у вас слабый защитный рефлекс... Приводят в камеру. В первый раз мне, между прочим, очень там понравилось. Потому что это была одиночка...