Ю. Сушко - Владимир Высоцкий. По-над пропастью

На Таганке полным ходом шла подготовка нового спектакля по стихам Вознесенского. Хотя представление «Берегите ваши лица!» никак не подходили под шаблон сценической постановки. Скорее это была репетиция будущего спектакля.

«Спектакль был экспериментом, — говорил Юрий Любимов, — в нем мы применили принцип открытой режиссуры. Был очень фрагментарен, без сюжета. Я обращался к публике, что она пришла вовсе не на спектакль, в строгом значении этого слова, и должна отнестись к увиденному именно как к репетиции... Конечно, наш спектакль в принципе готов — и я лишь в крайних случаях буду его прерывать, чтобы объяснить актерам и публике возможные ошибки. Я говорил, что мы прибегли к такой форме, чтобы ввести зрителей в лабораторию актерского творчества, чтобы публике был очевиден смысл наших поисков. Такая форма, как мне кажется, вполне законна: ведь не удивляет, что художник, например, выставляет свои эскизы и зарисовки, а писатели публикуют дневники, заготовки и записные книжки... Есть у Репина «Государственный совет». Мне кажется, что этюды к картине — и так многие художники, не только я, считают — лучше ее самой. У художника Иванова «Явление Христа народу» — замечательная картина, но этюды к этой картине, мне кажется, сильнее. И об этом периодически говорят, что лучше — картина или этюды...»

Им всем казалось, что зрителям интересно будет увидеть театральную кухню. Во время спектакля в зале был включен свет, и Любимов из зала командовал, как на репетиции, иногда даже заставляя актеров по несколько раз повторять стихи, объяснял погрешности... Рядом с режиссером сидела кассирша: кому из зрителей репетиция не нравилась, могли подняться, получить свои деньги и уйти. За четыре представления «Лиц» лишь однажды произошел такой случай.

«Впервые, к чести Андрея, он согласился, чтобы Володя спел свою песню, — рассказывал Любимов. — И вот он впервые спел, официально спел, со сцены «Охоту на волков». И зал разразился в аплодисментах, ногами топали и орали: повторить, повторить, повторить!.. Зал просто неистовствовал, не давая продолжать. Успокоились все с трудом, причем после моих молений: «Хватит, мы подали ваше отношение, прекратите. Вы не понимаете, что не надо этого делать, ведь они припишут демонстрацию...»

Сидевшая в зале, белая от волнения, муза Вознесенского Зоя Богуславская вспоминала свои ощущения на премьере: «Трудно забыть ту зловещую тишину, воцарившуюся в зале после «Охоты на волков»... шквал аплодисментов, долго не отпускающих его из зала, И сразу же холодок предощущения беды. «Я из повиновения вышел — за флажки, — жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал удивленные крики людей» — это звучало как призыв к действию».

Для композитора Юрия Буцко «Охота» была отчаянием и злобой на мир за это отчаяние, и они достигают такого же накала, как s «Злых скерцо» Шостаковича. Эта песня — центр притяжения в довольно слабом, по его мнению, спектакле, вызвавшая на сдаче такую бурную реакцию. Особенно досталось именно Высоцкому. Дама-критикесса искренне негодовала:

— Как это можно — то Бах звучит у вас, то — Высоцкий... Низкий стиль и высокий... Эклектика!

Буцко царапнуло именно это непонимание принципа театра: если музыка работает на спектакль, значит, она годится, значит, она нужна. Значит, они равновелики в данной ситуации — Бах и Высоцкий. Как это может не понимать тот, кто должен первым это понять, — театральный критик!

Когда все расходились после памятного худсовета, Высоцкий остановил Юрия Марковича, схватил за руку и, притянув к себе, сказал полушепотом одно слово:

— Спасибо!

В зеркале, растянутом вдоль сцены, отражались лица зрителей. Выше были нотные линейки, на которых сидели, как черные птицы, актеры, и Высоцкий пел свою песню о нотах, вернее, о нас, чьи лица были видны в безжалостном зеркале. «Потом, — рассказывал Владимир, — эти пять линеек превращались в трибуны стадиона, шли стихи «Левый крайний, левый крайний... А я играл старуху и собирал бутылки после матча...»

...Когда в театре узнали, что в «Лицах» Высоцкий будет исполнять женскую роль — тети Моти, все хихикали. И не зря. На премьере зрители хохотали вповалку. Даже самый строгий из них —

Андрей Вознесенский — признавал: «В образе тети Моти, в дурацком и таком узнаваемом платочке, он был уморителен и упоителен. Высоцкий исполнял мое стихотворение «Время на ремонте». Эти стихи были центром композиции... Когда он их играл и пел, он понимал, что следующей песней будет «Охота на волков» и, как делал часто, сознательно шел на гротеск... Стихи эти цензура все время снимала. Власти потребовали изменить первоначальный текст, снять все бытовые подробности. Мое стихотворение начиналось так