Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…»

Нет, дела уж не так плохи. Выше голову, Михайлов. Тут можно попытаться…

Тандета только непосвященному глазу казалась хаотической. Огромный улей делился на соты: обувные и зажигалочные, дамской одежды и мужской, соты валютные, где, словно в руках фокусников, мелькали марки, доллары, фунты.

А вот и «наша» улочка. Достаю свою «Омегу». Ходим с провожатыми, будто привязанные друг к другу: никак не оторваться. Под конец дня подошел ко мне какой-то мужчина. Потоптался, спросил (я даже вздрогнул от звуков родной речи):

— Эвакуированный?

— Да.

— Откуда, земляче?

Вопросы напоминали пароль, и мои телохранители насторожились. Хотелось крикнуть: «Сгинь, исчезни! Ведь это я, я тебя выдумал!»

У меня все внутри заныло. А что, если наш человек, что, если поймается на мнимой подсадной утке? Но часы выторговывать «земляк» не стал. Отошел. И снова — никакой возможности бежать.

Честно говоря, я уже начал терять веру. В моем распоряжении оставался один день. Я понял, что допустил серьезную ошибку, ограничив таким коротким сроком время мнимой встречи. Гестаповцы нервничают, начинают подозревать, что все это игра. Третью ночь в Монтелюпихе спал плохо. Все думал, как быть. Может, сознаться, что для встречи намечены резервные числа, на случай, если резидент не сможет явиться вовремя?

Не выйдет. Следователь не глуп и вряд ли станет глотать подобную наживку. Он из тех, кто мягко стелет, да жестко спать. Догадается, что его водят за нос, и — прощай, последний шанс.

Последний шанс…

Сколько хороших людей прошло до меня через эту камеру-одиночку. Многие из них оставили на стенах свои имена, надежды, последний шанс и последнее «прощай».

Скоро утро. Тусклый свет пробивается сквозь зарешеченное окошко, падает на стены, сверху донизу исцарапанные, исписанные огрызками карандашей.

Различаю отдельные слова, строки:

«Hex жие вольносьць!»

«Прощай, Родина! Иван Киевский».

Мысленно пишу и я: «Родину не предал. Василь Днепропетровский». Придут наши, прочитают, поймут. Нет, ни слова… Не имею права.

А это что? Латынь? «Dulce est pro patria mori…» — «Смерть за Отечество». Нет, не так. «Сладко умирать за Отечество». Вот когда пригодились львовские уроки… Был у меня там друг-полиглот, большой знаток и страстный пропагандист латыни. Не зря называл он ее чеканной и мудрой.

Совсем свежая надпись: «Dum spiro — spero!» — «Пока дышу — надеюсь!»

Сотни раз слышал я во Львове эти слова из уст моего друга, польского коммуниста. Но только здесь, в этой проклятой камере, по-настоящему понимаю их глубинный смысл. Без надежды, без веры в дело, которому ты служишь, жизнь не нужна. А ты веришь в великое дело своей Отчизны! Итак, пока живешь — борись! До последнего вздоха! «Dum spiro…».

Спасибо, друг. Теперь я знаю, как поступить. Бороться до последнего. И надеяться. Только так. Что бы ни случилось, в эту камеру не возвращаться. Лучше погибнуть на глазах у людей от гестаповской пули, нежели от пыток в этом каменном мешке.

Как важно принять окончательное решение! К следователю захожу совсем спокойный. «Весельчак» на этот раз не улыбался, не шутил.

— Что-то ты, приятель, подводишь друзей. Вечером мы с тобой не так поговорим.

И тут появилась спасительная идея. Всему виною — моя «свита», мои ангелы-хранители. Разыгрываю крайнее возмущение.

— Разве, — перехожу в наступление, — с таким «хвостом» можно нормально работать? Ребенку и то видно, кто эти люди. Какой же дурак пойдет на прямой контакт?! Пан следователь, очевидно, считает советских разведчиков круглыми идиотами.

Следователь рассмеялся:

— Да ты, приятель, не так прост. Поезжай. Будут тебе условия.

…Они по-прежнему шли следом, но пять-шесть метров я отвоевал. Тик-так, тик-так, тик-так… — отсчитывала «Омега» последние минуты. Бежать? Сейчас? Нельзя. Кругом люди. Перестреляют. И улочка перекрыта гестаповцами. Ждать, ждать — еще не истекло время.

Вдруг — выстрел, второй, третий. Что-то происходит в центре площади, в самом сердце Тандеты. Партизаны? Подпольщики? Ничего нельзя было понять в диком вое, криках, в топоте сотен ног. Толпа прорвалась и на нашу улочку. Меня тоже понесло. Я почувствовал: пришло мое время. Теперь или никогда. Мелькнуло растерянное лицо одного из телохранителей. На какой-то миг наши глаза встретились. Работая локтями, плечом, он рванулся ко мне. Нет, живым не сдамся! Нырнул в толпу. Схватил чью-то широкополую шляпу, нахлобучил ее по самые глаза. Рискуя быть затоптанным, бросился в соседний переулок. Оглянулся — телохранителей не видно. Завернул за угол. Стараюсь идти неторопливо, по-деловому. Проходными дворами, проулками пробрался к Висле.