Борис Ресков - Усман Юсупов

На третий день знакомства, провожая Юлю в Ташкент, Юсупов сделал ей предложение. Он не ошибся, хотя по строгим правилам, основанным, впрочем, на опыте и здравом смысле, узнать человека, с которым соединяешь жизнь за такое короткое время нельзя. Но он ухватил главное в характере, в поведении, во взглядах Юлии на жизнь, — и безоговорочно решил: это та женщина, которая ему нужна. Как тут не сказать, что тридцать семь лет спустя, в последние свои часы, трудные не только потому, что была стеснена грудь и жизнь уходила из слабеющего тела, но и по многим душевным причинам, Юсупов, едва жена отойдет от постели, будет повторять: «Юльку позовите. Вез Юльки тяжело, невозможно».

И это будут едва ли не последние его слова.

Пока же, летом 1929 года, Усман Юсупов, волнуясь, послал телеграмму в дом к Степаненко: просил позволения на визит к матери. Вскоре вместе со своим двадцатилетним секретарем Сеней Барабашем появился Юсупов в доме на улице Кафанова.

Накануне мать, Василиса Петровна, не спала ночь. Все перемешалось: и то, что она, как обычно матери, полагала, что Юльке замуж рановато; и мучивший, непреодоленный предрассудок: выйдет за местного, а вокруг жили украинские семьи, они по привычке тянулись поближе друг к другу, и в каждом доме — такие хлопцы, как раз под стать Юлии.

Сама Юля была в не меньшем смятении. Шептались до рассвета с Полиной, хотя какой совет от нее, восемнадцатилетней, услышишь?

Мать отвечала Усману неопределенно, все отводила глаза, потом сказала:

— Пускай отец скажет свое слово.

Произошло, правда, во время визита Усмана одно событие, небольшое, но и развеселившее Василису Петровну, и расположившее ее к этому по-восточному деликатному, но, чувствовалось сразу, сильному человеку. Она готовила тесто и спросила из кухни:

— Вам блины пресные или кислые лучше?

— Средние, — ответил Усман. Анекдот этот навсегда остался в семье.

Логвин Степанович Степаненко по делам находился в Бухаре. «Поеду к нему», — решил Усман. Нагрянул он к отцу, вот уж воистину как снег среди знойного бухарского лета. Логвин Степанович дал ответ:

— Решайте сами.

Они и решили. В августе Усман Юсупов взял Юлю, Василису Петровну, Полину и повез их поездом в Самарканд. На свадебный вечер собрали немногих друзей. Сидели в саду. Предвечерний солнечный свет падал на густую листву урючин, таял в ней, не достигая земли. Вода обтекала чеканные пузатые кумганы с легким вином, поставленным в арык, чтоб оно охладилось, и медь тоненько позванивала. Покой и задумчивость были разлиты в воздухе, вкусно пахнущем дымком от очага (он поглядывал багровым глазом из угла двора). Порою кажется, не этот ли двор изобразил на одном из своих полотен не сразу понятый современниками упрямый и упорный Роберт Фальк? Тот самый Фальк, о котором через двенадцать лет, в страшное лето войны, секретарь ЦК КП Узбекистана Усман Юсупов лично прикажет позаботиться: устроить на квартиру, обеспечить пайком. Юсупов не нуждается в лести, а потому не станем утверждать, что он высоко ставил Роберта Фалька как живописца. Но он был наделен великим талантом — даром руководителя, а это предполагает умение мгновенно оценивать люден и события.

Несомненно, есть закономерность в том, что все знавшие Юсупова вспоминают прежде всего не об облике его, тоже, впрочем, весьма примечательном, а о характере, и тут едва ли не сразу за поражавшей окружающих способностью безошибочно без длительных рассуждений постигнуть истину упоминается решительность Юсупова, отсутствие в нем колебаний и сомнений даже тогда, когда на весах оказывалось собственное благополучие и спокойная жизнь. Впрочем, ни то, ни другое большой цены не имело в глазах когорты революционеров, к которым принадлежал Юсупов. Да, по праву можно называть именно так — революционерами первых узбекских коммунистов. Широкое понятие «революционер» связывается не только с участниками подпольной борьбы и защитниками баррикад; оно закономерно включает в себя передовых людей общества, действующих революционными методами; под их руководством, при их повседневном участии свершались коренные перевороты в укладе жизни, в идеологии, в семье, в быту. Свершались не сами по себе, а в жестоких схватках с контрреволюцией, принимала ли она облик басмача, щелкнувшего курком английской винтовки, старика, проклинающего сыновей за то, что они вступили в колхоз, двурушника, строящего козни против честных партийцев.