Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля

Уехать — это предать всех своих, тех, кто поверил, у них же выбора бы уже не было!

Я предпринял попытку «прикрыть» своих «западниками», но понимал, что вариант маловероятный (продажа части пакета иностранцам).

Последний путь — политический союз с «либеральным крылом», к которому я всегда примыкал. Создание совместной компании с «Сибнефтью», предложение к Путину ограничить претензии «силового крыла».

Увы, Путин выбор сделал, но, когда это стало ясно (в феврале 2003 года), менять курс было уже поздно. Да и некуда. Ведь выбор оставался все тот же.

Можно было бы попытаться «уйти в тину», прекратить всякую активность, уехать.

Сейчас можно лишь предполагать, но у меня перед глазами была судьба НТВ: отнимут, коллектив разрушат, возьмут заложников. То есть был весь смысл драться до конца, тем более «союзники» не сдавались и считали, что не все потеряно.

Потом — арест Платона.

Использование механизма заложников из достоверного предположения превратилось в реальность.

Варианта осталось два: уехать, отдать все, согласиться на определенное число заложников, сдать союзников и все — в обмен на некую компенсацию и сомнительное обещание «не трогать». Либо самому сунуть голову в петлю, надеясь, что этого будет достаточно. А дальше — как повезет: убьют — все, не убьют — долго не продержат, поскольку эта заноза, очевидно, будет со временем только больше гноиться. Но тогда и заложников не будет.

Ошибка — путинская «эмоциональная составляющая». С чего она у него возникла — загадка. Когда он решил «не жалеть патронов» — не знаю.

Но здесь прагматические расчеты ушли на второй-третий план.

Такая ситуация стала очевидной в ноябре 2003 года (когда после моего ареста прозвучали его слова «прекратить истерику»). С тех пор мой путь предопределен: терпение.

Договариваться нам сложно — он не верит мне, я — ему. Да и верить нечему — он сам сделал из меня символ. Может, они ждали, что я «психану»? Сомнительно. В общем, скорее речь действительно идет об эмоциях.

Теперь об «условиях содержания». Первое и главное, что изменилось, — я сам. Поскольку я запретил себе думать о выходе на свободу уже пять лет назад и свыкся с этой мыслью, теперь меня ничего не нервирует. Компании уже нет. Никого из моих ни одна страна не выдаст — уже понятно. Работа у меня есть — пишу «гадости». К бытовым неудобствам (если их можно так назвать) притерпелся.

Что же касается отношения, то и здесь все стало проще. Не столько из-за «смягчения нравов», сколько по понятной, бытовой причине: меня знают, знают как спокойного человека, готового идти как на обострение, так и на компромисс, имеющего поддержку «на воле». Последнее — очень важно. Никто не хочет ненужных проблем. Будет команда — будут «прессовать», нет команды не будут.

А все остальное здесь мало кого интересует, виноват — не виноват… Не маньяк, и ладно. Извечная российская тюремная действительность.

По поводу взглядов на политические перспективы.

Я уже говорил, что, видимо, буду писать очередную статью, хотя с публикацией не уверен. Кратко смысл следующий: мы находимся на грани развития крайне неприятной ситуации: в стране сформировалась мощная силовая корпорация, которая осознала свои возможности.

В советские годы, помимо специально провоцируемых внутренних конфликтов, она находилась под серьезным контролем партийной бюрократии. Кроме того, партийная идеология мощно «проецировалась» на силовые структуры и служила дополнительным защитным барьером.

Сейчас оба этих барьера отсутствуют. Единственной целью силовой бюрократии являются «погоны» и деньги. Что взаимоконвертируемо.

Пока еще существует достаточно внутренних противоречий, и вдобавок сказывается отсутствие глобального взгляда (то есть идеологии).

Однако ситуация начала меняться. Судорожный раздел «пирога» начал подрывать экономическую стабильность в стране, и власть была вынуждена пытаться ограничивать экспансию силовиков. Они это восприняли как давление, угрозу. Пошла консолидация, пока — в форме саботажа, но все может очень быстро измениться. Особенно если будет привнесена идеология.

Некоторые Путина до сих пор побаиваются, но уже не уважают. Его отказ от жестко-авторитарной модели был воспринят как предательство. Хотя, если бы Путин пошел этим путем, его бы быстро подмяли. Сворачивание общественных свобод свело бы к нулю значимость человека, способного «очаровывать» элиты. Популист же из Путина не самый лучший.