Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Л. Н. очень любил русские народные песни, больше веселые, чем протяжные. Любил балалайку, гитару, даже гармонику. Любил также цыганские старинные романсы (семейное толстовское пристрастие).

Всякую игру Л. Н. очень любил, хотя ни в одну не играл особенно хорошо, — шахматы, карты, теннис, городки и т. п. В шахматы Л. Н. играл недурно, обычно атакуя противника без достаточной оценки положения и ресурсов для атаки, вследствие чего игроку с большей выдержкой он должен был проигрывать много партий (что было, например, когда он играл со мной). Когда Л. Н. выигрывал, он по — детски радовался, при проигрыше искренне огорчался. Если он делал в шахматы грубый промах и замечал это, он хватался за голову и необыкновенно громко вскрикивал: «A — а!!», чем часто пугал присутствующих в комнате. Вскрикивал так Л.H., впрочем, не только при шахматных промахах, но и в других аналогичных случаях.

Кроме всевозможных посетителей, желавших побеседовать со Л.H., спросить его совета, помощи или, наконец, просто взглянуть на него, в Ясную заходило великое множество нищих, как прохожих, случайных, так и местных, более или менее постоянных. Л. Н. всем им подавал и всем поровну, если не ошибаюсь, по гривеннику. Для Л. Н. это было крайне мучительно — он болезненно сознавал бесцельность, а часто и вред такой помощи, однако не подавать им также не мог. Он испытывал после таких посещений нищих положительно физические страдания.

Был в окрестностях Ясной нищий Фаддей (из деревушки Дёменки) — особенно назойливый и неприятный; он никогда ничем не был доволен, всего ему было мало и избавиться от него было очень трудно: он ворчал, ругался и упорно не желал уходить. Л. Н. старался и с ним быть кротким, но это ему не всегда удавалось — он не выдерживал и раздражался.

К Л. Н. часто обращались знакомые и незнакомые за советами в трудных случаях жизни. В этих случаях Л. Н. очень не любил давать советы, не желая и считая вредным оказывать нравственное давление.

Когда к нему обращались, например, молодые люди, собирающиеся по религиозным убеждениям отказаться от военной службы, он обычно отговаривал их, справедливо полагая, что самое обращение к нему за советом уже является признаком недостаточной твердости готовящегося к отказу.

Помню юмористический случай, рассказанный мне самим Л. Н. Один молодой человек рассказал ему историю своего романа и заключил ее вопросом — жениться ли ему. Л. Н. ответил:

— Разумеется, нет! — И на недоумение вопрошавшего сказал: — Да ежели бы вам следовало жениться, вы никогда не стали бы меня об этом спрашивать.

Л. Н. проявлял довольно часто, особенно в полушутливых беседах, черты женофобства, скептически отзываясь об умственных и моральных качествах женщин. В то же время в его отношении к женщинам проявлялась старинная рыцарская учтивость.

Чистотой женских нравов Л. Н. очень дорожил, часто принимая, например, меры, чтобы слишком откровенная книга не попала в руки кому‑либо из его уже совершенно взрослых дочерей.

Л. Н. отличался удивительной терпимостью к людям. Когда при нем кого‑либо осуждали, он останавливал осуждавших и говорил: «Простите его», или «Богу всякие нужны».

Общаясь с людьми заведомо порочными или совершившими какой‑нибудь поступок морально — предосудительный, Л. Н. никогда не давал им почувствовать, что он осуждает их или относится к ним с некоторым пренебрежением. Было, однако, людское свойство, к которому он относился строго. Это — самомнение и самоуверенность. К самоуверенным людям Л. Н. относился отрицательно, каковы бы ни были их положительные качества. К ним он иногда бывал нетерпим и даже резок с ними, не умея сдерживать проявление своей антипатии, в чем потом очень каялся.

Не склонный ни к какому суеверию, Л. Н. все‑таки обращал внимание на некоторые приметы. Например, отмечал роль 28–го числа в его жизни: родился 28 августа 1828 года, первый сын родился у него 28 июня, и многие другие значительные события его жизни приходились на 28–е число — вплоть до ухода его из Ясной — 28 октября 1910 года.

В дневнике Л. Н. есть запись, указывающая, что ему послышался как бы какой‑то голос, назвавший не помню какое число, кажется, марта. Л. Н. казалось, что он должен в это число умереть, — на это есть несколько указаний в его дневнике.

Л. Н. придавал значение снам; интересовался вопросом о происхождении и психологии сновидений; неоднократно видел во сне художественные сюжеты. Один из последних своих рассказов Л. Н. назвал: «Что я видел во сне». О таком же художественном сне говорил Александре Львовне в Шамардине, но не рассказал его содержания, которое с ним и погибло.