Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Встали мы совсем еще в темноте, наскоро проглотили чаю и отправились на станцию Засека, куда должен был прибыть поезд с телом. Кое‑кто из дам поехал, большинство шли пешком.

На станции оказались тысячные толпы народа, еще с вечера и в течение ночи приехавшего из Москвы, откуда кроме обычных было отправлено, кажется, два экстренных поезда. Предполагались еще поезда, но администрация, спохватившись, запретила дальнейшее отправление публики на похороны. Некоторые отправились из Москвы на автомобилях.

Много, разумеется, народа было из Тулы и множество крестьян из Ясной и других окрестных деревень.

Поезд ждали не к станции, а к противоположному, левому пути, чтобы не нужно было переносить гроб через полотно дороги.

Ждали мы долго. Погода была серая, слегка подморозило. Было жутко, тихо и мрачно. Стало светать…

После долгих ожиданий наконец медленно подошел поезд. Гроб Л. Н. помещался в товарном вагоне. Внутри вагон был весь убран цветами и зеленью. Дубовый гроб был положен в металлический, из которого его вынули. Металлический гроб остался в вагоне.

Л. Н. понесли крестьяне на руках. Впереди гроба несли на длинных шестах большое полотно, на котором было написано: «Лев Николаевич, память о твоем добре не умрет среди нас, осиротевших крестьян Ясной Поляны». Пели «вечную память».

Шли долго. Идти было трудно по дороге, покрытой замерзшей грязью…

С полдороги стало совсем светло.

Огромная многотысячная толпа растянулась чуть ли не во весь путь от Засеки до Ясной. Было много конных и пеших стражников и представителей местной и тульской полиции, державшихся, однако, в почтительном отдалении.

Гроб внесли в дом и поставили внизу, в бывшей библиотеке. Комната эта расположена из прихожей прямо против входной двери. Из нее есть дверь на небольшую некрытую каменную террасу, выходящую в сад. Дверь эту размазали и открыли, так как решили пустить всех, желающих поклониться праху Л. Н. Вышло очень удобно, так как впускать народ можно было через прихожую, а выпускать прямо в сад.

Гроб внесли и поставили на заранее приготовленном помосте. Крышку гроба сняли.

Л. Н. лежал, как живой. Только бороду немного испортили еще в Астапове при снятии двух масок.

В доме было множество съехавшихся родных и друзей. Когда сняли крышку, все близкие вошли в комнату. В комнате с гробом и в прихожей было тесно. Вдруг кто‑то тихо сказал: «Мария Александровна». Я стоял близко от двери и оглянулся. По лестнице сверху шатающейся походкой медленно сходила Мария Александровна. Все невольно расступились…

Мария Александровна тихо вошла в комнату, где лежал в гробу Л. H., и поклонилась ему до земли. Все вышли из комнаты, затворили двери и оставили ее у Л. Н. на несколько минут одну.

Немного погодя стали пускать в дом всех. У Сергея Львовича вышло небольшое столкновение с каким‑то полицейским чином, желавшим непременно присутствовать при поклонении телу. Однако Сергей Львович в категорической форме потребовал его удаления, после чего он ушел.

Я стоял у изголовья Л. Н. все время, пока шла толпа. Это продолжалось часа четыре — пять без перерыва. Один за одним, цепью медленно входили, останавливались, некоторые крестились, многие кланялись земно, целовали руку, клали цветы, очень многие плакали. Были мужики, бабы, дамы, курсистки, офицеры, рабочие, даже священники…

Казалось — этому потоку не будет конца. Часу во втором жена пришла за мною звать меня наверх, чтобы поесть чего- нибудь. Я пошел. В столовой было накурено, множество народа; все ели, пили вино, громко разговаривали, как будто они собрались на шумный семейный праздник… Я насилу заставил себя проглотить какого‑то кушанья и побежал вниз, где все в той же торжественной тишине шли толпы народа, и каждый, остановившись, смотрел на прекрасное лицо усопшего…

Часа в три пришлось закрыть двери, так как становилось поздно.

Некоторые из родных подняли вопрос о том, чтобы отложить похороны на завтра. Мы все очень опасались, что за сутки твердая решимость сыновей исполнить волю отца может поколебаться, и возникнет мысль о церковных похоронах. К счастью, большинство семейных на откладыванье похорон не согласилось.

Внесли крышку гроба.

Я в последний раз поцеловал холодный лоб и руку Л. Н. и стал у притолоки входной двери, ожидая, пока закроют крышку гроба, чтобы до последней минуты видеть дорогое мне лицо. Двое крестьян держали наготове крышку.

В комнату вошли Софья Андреевна и дети Л. Н. и стали прощаться.