Станислав Зарницкий - Чичерин

Однако этому еще мешало многое, и прежде всего дворянское происхождение. Груз традиций, воспитание и весь уклад жизни — все угнетало, давило, и этот тяжелый груз трудно было сбросить с плеч.

На каникулы Георгий уезжал в Покровское или в Караул. Здесь отдыхал от петербургской суеты. Встречался с дядей Борисом Николаевичем. Часто плавный ход их бесед прерывался горячими спорами. Борис Николаевич упорно не хотел видеть, что его либерализм смешон и никак не может удовлетворить племянника.

Каждый раз Георгий возвращался в Петербург повзрослевший, с новыми планами. В его отношениях к людям появлялось нечто новое, что заставляло искать уже иных товарищей.

К концу университетского курса Чичерин категорически отказался от идеи индивидуального бунтарства, которая еще совеем недавно казалась ему идеальной. Он сблизился со студентами-революционерами, у него появились среди них хорошие, верные друзья.

Политика увлекла его. В 1895 году Георгий впервые принял участие в «студенческих беспорядках», правда, степень этого участия была еще так незначительна, что он не попал даже в полицейские списки.

В числе его друзей оказался молодой человек по имени Нарбут. Они часто встречались, вели разговоры о музыке, литературе и театре. Но больше всего обсуждали волнующие проблемы жизни. Нарбут, который окончил университет, а затем и Военно-медицинскую академию, был высокообразованным человеком, он поверил в Чичерина и однажды после одной из бесед искренне воскликнул:

— Вам предстоит великое будущее, и ваши гениальные дарования когда-нибудь проявятся в мировом масштабе!

Профессора прочили Чичерину карьеру ученого, товарищи восхищались его способностями, но он колебался, часто его мучили сомнения, терялась вера в свои силы: не видя перспектив, он впадал в уныние.

Последний курс университета был едва ли не самым тяжелым в духовной жизни Георгия. Он вновь перечитывал Нищие, заноем читал Достоевского, но не находил удовлетворения.

Чичерина все раздражало. В одной из письменных работ он резко раскритиковал профессора истории Платонова за его консервативные взгляды. Тот сильно обиделся, коллеги поддержали его, и стало ясно, что дверь на кафедру русской истории плотно захлопнулась.

В мае 1895 года Георгий Васильевич Чичерин предстает перед историко-филологической комиссией при Санкт-Петербургском университете для сдачи государственных экзаменов. Греческий и латинский языки, русская история, древняя история, история средних веков, новая история, история церкви, история славян и история новой философии — по всем предметам получены высшие баллы. Чичерин удостоен диплома первой степени.

Летом Георгий заслуженно отдыхал, а осенью по настоянию родственников выехал за границу. Все думали, что он набирается там здоровья, а Георгий посещал театры, музеи, ходил на концерты, накупил массу книг и читал их в поездах, в отелях, часто забывая о сне. Он восхищался Ибсеном, интересовался творчеством Зудермана, зачитывался Флобером. Госпожа Бовари становится его любимой героиней.

Словно в калейдоскопе, мелькали города: скучный и мрачноватый, как прусская казарма, Берлин, веселый Мюнхен, в который он попал в разгар красочного карнавала, именуемого здесь фашингом; Кельн, где его воображение поражает взметнувшийся ввысь собор «Kőlner Dom», этот треугольник, возведенный во всеохватывающую систему, «Гегель в архитектуре».

Почти дна года пролетели в путешествиях по Европе.

В 1897 году путешествие пришлось прервать — тяжело заболели Жоржина Егоровна. Вскоре после его возвращения она умерла. Осиротела семья Чичериных, но все были в том возрасте, когда глубоко, но недолго переживается горечь безвозвратных утрат.

Перед Чичериным со всей настойчивостью встал вопрос о дальнейшем жизненном пути. Жить, как жили помещики, он не собирался, его неудержимо тянуло к науке, особенно к истории. А родственники внушали мысль, что единственно достойным занятием для представителя рода Чичериных может быть дипломатия. Уступая настойчивым уговорам, Георгий Васильевич решается поступить на государственную службу в министерство иностранных дел.

Он подает прошение на имя «всепресветлейшего, державнейшего, великого государя императора Николая Александровича» о зачислении его в Государственный и Санкт-Петербургский Главный архивы министерства иностранных дел. Архив, думал Георгий Васильевич, все же позволит заняться любимым делом — изучать историю по первоисточникам, как изучал ее Соловьев.