Станислав Зарницкий: Чичерин

Прямота характера, решительное, бескомпромиссное отстаивание своих взглядов, горячая убежденность, что в основе человеческих отношений должна находиться лишь правда, отвращение ко лжи, пошлости и лицемерию отталкивали его от многих сверстников. Самая ничтожная фальшь рушила зарождающуюся дружбу. И он был очень одинок.

В 1891 году Чичерин блестяще закончил гимназию с золотой медалью.

Георгий не колебался в выборе дальнейшего пути. Он твердо избрал историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, ибо история и литература стали для него призванием.

В университет он пришел тогда, когда из него беспощадно изгоняли непокорных. Уволились некоторые профессора и преподаватели, не пожелавшие смириться с репрессиями после событий 1 марта. Пришло новое начальство, увековечившее себя тем, что первым делом распорядилось переоборудовать студенческую библиотеку-читальню в ватерклозет, закрыло студенческий буфет: усердные царские чиновники пытались выветрить бунтарские дух из стен университета. Но драконовские меры вызвали возмущение студенческой молодежи. В эту бурную университетскую жизнь с головой окунулся Георгий. Многое было непонятно ему. Он пытался разобраться во всевозможных течениях общественной жизни, определить рациональное зерно истины в каждом явлении и страстно увлекся науками. «Я, — писал Чичерин, — жадно впитывал разнообразнейшие научные впечатления, изучал языки вплоть до ирландского, древности вплоть до иероглифов и клинописи, восточные литературы, слушал юристов, некоторых естественников, политическую экономию».

И все это сверх программы, по собственному почину.

Чичерин с большой теплотой вспоминал огромный тихий зал публичной библиотеки, где провел не день, не неделю, а годы. «Выходим оттуда, — писал он, — и так бодро идем по морозной улице, когда кругом огни и огни, и энергия жизни, и энергия мысли оживляет все существо, так что кровь быстрее течет по жилам. Сколько мыслей, сколько исканий, какие призывы и к далеким горизонтам, и к близкой борьбе. Тут рядом, в двух шагах, ужасные мрачные недра старорежимного быта, скорбные, мрачные переулки и грязные дворы с пьяным угаром и членовредительством. Но тут же, на грязной, оплеванной лестнице, за кожаной дверью, маленькая комната, где шумные споры, где новые горизонты открываются взорам».

Студентов интересовали и глубоко волновали литература, музыка, новые теории и идеи, все обсуждалось, все оценивалось категорически, безоговорочно. В 1893 году, на втором курсе, Георгий знакомится, а потом близко сходится с будущими художниками Грабарем и Рерихом, а также с Щербиновским, который был признан самым ярким талантом Академии художеств.

Друзья часто собирались у Щербиновского, где музицировали, спорили о живописи. Здесь же довольно решительно порицали казенные порядки и часто переходили к смелой критике царского самодержавия. Не без воздействия Щербиновского у Георгия все больше и больше появлялось друзей из числа оппозиционно настроенной молодежи. К сожалению, правильно понимать окружающую действительность мешало многое, и в том числе дружба со студентом Никольским, который увлек его идеями Шопенгауэра и Ницше.

В ницшеанской проповеди сильного человека, стоящего над обществом, виделось требование быть сильным и гордым, мужественно смотреть правде в лицо, искать ее, хотя бы она несла с собой и страдания. Человек не должок жить без цели, жизнь осмысленна, когда имеется благородная цель. Эти идеи и привлекли молодого Чичерина, поэтому в более поздние годы своей жизни он защищал «своего» Ницше от фашизма.

Не мог стоять Георгий в стороне от горячих споров и о судьбе России. Он увлекался семинарами преподавателя Свешникова, который позволял студентам вольно высказывать свои взгляды. Сентиментально-утопическое отношение Чичерина к крестьянству в этот период было настолько сильным, что задержало его эволюцию к марксизму, и он примкнул к тем, кто отдавал предпочтение народникам.

Впервые о рабочем движении Георгий узнал из лекций преподавателя А. А. Исаева. Но эти лекции не давали ответа на волнующие вопросы о правде жизни. И он настойчиво ищет эти ответы.

Перечитал Белинского, Добролюбова, Чернышевского — с них начался его трудный путь в революцию.

1 мая 1894 года он пишет: «Слишком мучительно жажду существенного в жизни, настоящей, высокой жизненной цели, которой бы всем пожертвовал… Я предпочел бы несчастную жизнь с истинными страстями тому серому филистерскому существованию, к которому меня вело мое расслабляющее воспитание матушкиного сыночка и изнеженного барчонка… Читать (например) Белинского так завидно и горько, когда сам погружен в этот мелочный водоворот своего глупого эгоистического «я». Я не могу жить так, просто без смысла».