Юрий Гавриков: Че Гевара. Последний романтик революции

«Из бесед с североамериканскими чиновниками, — говорил он на суде после своего добровольного возвращения на родину, — я установил, что правительство США хотело... дать дневнику майора Эрнесто Гевары собственную версию и внести значительные изменения в оригинал с целью оправдать многостороннюю вооруженную агрессию против Кубы и массовые репрессии внутри страны...» И далее: «Я убедился, что моя родина в значительной степени лишилась национального суверенитета и что спецслужбы США в Боливии всемогущи» [4] Цит. по: Литературная газета, 1970, № 25 и 26. .

Высший военный трибунал, судивший Аргедаса, не вынес никакого решения по его делу, а самого обвиняемого освободил. Год спустя в него стреляли неизвестные из машины. Он был ранен. По выходе из госпиталя попросил политического убежища в мексиканском посольстве. Оттуда выезжает в Мексику, а позднее — на постоянное жительство в Гавану.

А несколько ранее Фидель Кастро выступил по гаванскому телевидению, представив фотокопии дневника Че, а также других документов, захваченных боливийскими властями при его пленении. Он сообщил всему миру о попытках армейского командования Боливии продать иностранным издательствам Дневник чуть ли не за миллион долларов [5] См.: Granma, 1968, 4 jul. .

Убедившись в подлинности «Боливийского дневника», кубинское руководство решило опубликовать его большим тиражом на Кубе для бесплатного распространения, а также безвозмездно передать зарубежным издательствам копию этого документа для его опубликования за границей. А президент Боливии генерал Баррьентос был вынужден признать, вопреки своим первоначальным «опровержениям», что Гавана действительно располагает подлинными фотокопиями документов Эрнесто Гевары.

Но на этом боливийским властям и их «вдохновителям» не удалось поставить точку. В июле 1970 года команданте Фидель пошел дальше. Но прежде чем рассказать об этом, поговорим о том, кто был Че Гевара, каково его происхождение, как он появился на Кубе и почему сражался за ее свободу...

В 1961 году министра революционного правительства команданте Гевару посетила делегация советских журналистов. Я сопровождал делегацию. По просьбе гостей Че рассказал о семье, о своем детстве, студенческих годах, поделился воспоминаниями о родной аргентинской земле. По ходу его рассказа, благо мне не нужно было переводить (это прекрасно делал его преподаватель политэкономии из Москвы, баск по национальности, И. Мансилья), я делал некоторые заметки, по которым буду цитировать министра.

«Отец мой, — вспоминал Че, — аргентинец в одиннадцатом поколении, кстати, тоже — Эрнесто Гевара, в котором течет испанская и ирландская кровь. О последней свидетельствует фамилия моей бабушки по отцу — Линч. Она из тех ирландцев, которые вели освободительную борьбу против английского господства и были вынуждены бежать в Аргентину. Там они после долгих скитаний и упорного труда стали весьма зажиточными землевладельцами. Муж упомянутой бабушки (заметим, самой любимой для Че. — Ю.Г .), по образованию землемер, занимал видный пост в аргентинском правительстве. Их старший сын, Эрнесто, уже не был богат и учебу на архитектора совмещал с работой, часто менял профессии, пытался стать предпринимателем, но преуспел мало».

В этом месте наш собеседник остановился, стал раскуривать большую гаванскую сигару, к которым он пристрастился в годы повстанческой войны на Кубе. Лицо его приобрело задумчивое выражение. Еще раньше мне доводилось слышать о глубокой любви, какую испытывала к нему, своему первенцу, его мать, и что Эрнесто платил ей тем же. Поэтому я интуитивно почувствовал, о ком сейчас заговорит команданте... Конечно, о ней, Селии де ла Серна, «моей старушке», как ласково, на латиноамериканский манер, звал маму Че.

«Она принадлежала к старинному аргентинскому роду. Вышла замуж за моего отца в 1927 году, за год до моего рождения. Вслед за мной появились еще две сестры и два брата».

— В детстве вас тоже звали Че? — поинтересовался один из гостей.

На лице анфитриона появилась лукавая, столь типичная для него улыбка.

— Нет, в детстве меня звали Тэтэ (уменьшительное от Эрнесто) или Чанчо (по-русски поросенок. — Ю.Г .) за то, что я часто бегал чумазым и в испачканной одежде. Что касается слова «че», то оно у нас, аргентинцев и уругвайцев, служит междометием, меняющим свою окраску в зависимости от интонации говорящего. За постоянное употребление этого слова мои кубинские соратники прозвали меня Че...