Станислав Зарницкий - Боттичелли

Хорошо было уже то, что на правах почти что родственника Сандро не получал подзатыльников, но насмешек он вынес довольно, научился и сам огрызаться. Само учение началось лишь через год — другим приходилось ждать еще дольше, но для Сандро было сделано исключение. Теперь его учили обращаться с инструментами, но главным было рисование. Рисунок, говорил Антонио, есть альфа и омега всего; невелика цена архитектору или скульптору, если он не может изобразить задуманного на бумаге. Золотых дел мастеру рисунок необходим не меньше. То, что Сандро рисовал до сих пор, ему следует забыть и начать все заново.

Это был кропотливый труд — проводить ровные линии так, чтобы они находились на равном расстоянии друг от друга, чертить окружности без циркуля, увеличивать и уменьшать фигуры в определенных пропорциях, рисовать завитки и прочие загогулины. Но Сандро выполнял все эти упражнения с куда большей охотой, чем работу с металлом. Там у него дело не клеилось. Антонио докапывался до причин, но определить их никак не мог. Может быть, слабоваты руки? У мастера они должны быть жилистыми, ухватистыми. А у нового ученика не пальцы, а какие-то подушечки, которые и резца-то как следует не удержат. Сколько потешались над ним и хозяин, и другие ученики!

Но больше всего Антонио раздражала медлительность его нового подопечного. Стоило отправить его с каким-нибудь пустяковым поручением, как он пропадал на целые часы, а то и на весь день. Не раз он приводил хозяйку в неописуемый гнев, когда она не могла дождаться его с рынка или из лавки, до которой всего-то шагов десять. Секрет этих долгих отлучек ученики скоро раскрыли: Сандро пропадал в церквях. Нет, он не молился и не слушал проповеди — просто стоял перед алтарями и фресками и глазел на них. У него появилась мечта нарисовать Мадонну — раз это могут другие, почему не удастся ему? Ведь есть же поговорка, которую часто повторяет отец, когда наставляет на путь истинный: флорентийцы ни перед чем рогов не опускают! Ученики сразу же сообщили об этой странности своего товарища мастеру, ибо хорошо знали о его отношении к Сандро. Так уж ведется: кого недолюбливает хозяин, того клюют слуги.

Новость переполнила чашу терпения Антонио. Он отправился к Филипепи и со всей откровенностью сказал, чтобы тот не тратил понапрасну своих денег. Совесть не позволит ему обирать кума: никакого золотых дел мастера из Сандро не выйдет, да и вряд ли из такого лодыря может получиться что-либо путное. Для Мариано это был удар в самое сердце.

Так опозориться на всю Флоренцию! Теперь все будут показывать на него пальцем: не воспитал у сына трудолюбия, а еще других берется обучать ремеслу!

Опять собрался семейный совет. Что же делать? Потеряно целых два года, Сандро уже шестнадцать; в эти годы некоторые уже ученичество заканчивают, переходят в подмастерья, и не за них платят, а они сами помогают семье. На сей раз Сандро, наконец, открыл рот и высказал свое желание: он хочет быть живописцем, причем учиться будет только у фра Филиппе Липпи. Валаамова ослица вдруг заговорила, но сказала такую глупость, что всех повергла в изумление. Юнец поистине родился под несчастливой звездой — может, действительно прав ювелир, что он бездельник и лодырь? Учиться живописи! Это же сколько времени придется ждать? В последнее время здоровье Филипепи сильно пошатнулось, и он надеялся, что ему удастся пристроить Сандро хоть к какому-нибудь делу. А теперь ему, видно, не дожить до того времени, когда сын встанет на ноги.

Учиться живописи начинают с семи-девяти лет. У этих живописцев все не как у людей — они считают, что, для того чтобы освоить их драгоценное ремесло, нужно учиться не три — пять, как в других профессиях, а целых тринадцать лет! Он не с потолка это взял — собственными ушами слышал от художников из компании святого Луки. Сейчас Сандро пятнадцать лет. Лишь в двадцать восемь он сможет стать мастером, а до этого ему придется быть на побегушках у других. Нет, не дождаться отцу, когда сын достигнет этого звания! Да и возьмется ли кто из известных художников обучать такого переростка? Нет, пятидесяти дукатов в год за его учебу, одежду, еду и спальное место у мастера ему не жалко. Он их найдет — был бы толк. Но вот в этом-то после разговора с ювелиром Мариано уже сомневался. Только после долгих раздумий он решился предпринять последнюю попытку.

Согласие Филипепи отнюдь не означало, что он изменил свое прежнее мнение о живописцах. Несмотря на то что работы у них во Флоренции хватает, живут они бедно. Два года назад, когда Мариано вместе с живописцем Андреа Верроккьо заполнял в магистрате декларацию о налогах, тот сказал ему, что в своей мастерской он не зарабатывает даже на приличные штаны. Художников, что могут безбедно прожить на заработки, во Флоренции можно по пальцам пересчитать. Остальная мелкота даже мастерской снять не может. Объединяются по пять-семь человек, чтобы наскрести денег на помещение, грызут друг друга, словно волки, за мало-мальски выгодный заказ. Разве это дело? Но попробуй объясни все это Сандро — он знай стоит на своем. Господи, за что же такое наказание?