Татьяна Михайловна Соболева: В опале честный иудей

Слесаря по названию, но не по призванию, неодолимо влекло в литературную среду. Сначала это было литобъединение при многотиражке механического завода, где он работал. Потом - городская газета, куда приносил он еще не стихи, а корреспонденции. Они нравились журналистской хваткой, образным языком, умением говорить о главном. И настал день, когда начинающий журналист расстался с цехом и перешел в редакцию газеты. Посещал литобъединение при «Огоньке», но стихи писал мало. В те годы преимущественно пользовалась спросом литпродукция определенного толка, а у него сердце не лежало славить партию большевиков и лучшего друга всех народов после коллективизации на Украине, осуществление которой довелось наблюдать его отцу, успевшему сбежать из родных мест в Подмосковье. Учитывая идеологические установки тех лет, допустимо считать, что именно по этой причине не обзавелся Ал. Соболев своей «нишей» как поэт в довоенные годы. В отличие от многих литераторов, сумевших и преуспевших. Он и позже, за полвека поэтического творчества не посвятил Сталину ни одой строки, даже ни разу не упомянул его имени со знаком плюс. «Беречь честь смолоду» давали силы талант и художническая интуиция. Утверждал: в моменты общения с Богом, как он называл процесс творчества, ничему третьему, вроде расчета, корысти, выгоды, места нет и не может быть.

Ну, а пока он работал в печати. Нашел ли молодой журналист в новом для него роде занятий то глубокое удовлетворение, о котором мечтал еще совсем недавно? Нет, этого не случилось. Не обладал он гуттаперчевой податливостью и гибкостью характера, чтобы послушно, по струнке шагать между узких ограничительных рамок партийных наставлений в 30-е годы - накануне и во время сталинских репрессий. В поисках «свободы слова» он поменял несколько редакций. Наивная мечта молодости о справедливости и свободе не могла ужиться в его сознании с реалиями кровавого, беспощадного коммунистического террора.

Как в этот непростой для Ал. Соболева период проявил себя живущий в нем по милости Божьей поэт? Ну, к примеру, вот так:

Меня ругают близкие, что не туда иду, что я на путь на истинный никак не набреду.

Шатаюсь-де и путаюсь, шальная голова, живу одной минутою, а там - хоть трын-трава!

Ботинки, мол, истоптаны, чуть пятки не видны, в пяти местах заштопаны последние штаны...

Нет, уши не закрою я от этакой молвы.

Конечно, все по-своему разумны и правы.

Знакомые и близкие, им вовсе невдомек, что путь мой тяжкий -истинный, хоть труден и далек.

Через ограды лезу я: за высотой оград -поэзия, поэзия, цветущий вечно сад.

Я не сорвусь, я верую, нет, я не упаду, мое большое дерево поднимется в саду!

Названное «Я верую», это пророческое стихотворение Ал. Соболев написал летом 1935 г. Опубликовано в 1996 г. Да, здесь нет ошибки: десять лет спустя после кончины автора.

О даре прорицания, свойственном поэтам, говорилось не раз. Для подтверждения этой мысли я приведу, забегая вперед, еще одно замечательное пророчество Ал. Соболева. Оно касается выдающегося писателя земли русской А.И. Солженицына. Буквально на следующий же день после выдворения его из СССР в 1974 г. закончил Ал. Соболев свое стихотворение - протест под названием «Изгнание совести». Последние строки его таковы:

Я быть пророком в том берусь: да возвратится Солженицын в свою любимую столицу, в свою воспрянувшую Русь!

До начала перестройки - исходного момента обновления Руси - оставалось двенадцать лет. До возвращения Солженицына в воспрянувшую, навсегда порвавшую с тоталитарным режимом Русь - два десятилетия.

Проницательность, провидение? Конечно, да, к тому же в пик брежневского застоя.

Без особой натяжки к числу пророческих можно отнести, пожалуй, и стихотворение, приснившееся Ал. Соболеву в 1935 г. Он нередко сочинял во сне; утром, еще не облачившись в дневную одежду, спешил к письменному столу записать запомнившиеся строки. Иногда, проснувшись, восклицал: «Какие мне стихи приснились! Но я их не помню!..» Был убежден: лучшие стихи сочиняет во сне. Остается их эмоциональный след, но сама поэтическая вязь нередко ускользает из памяти. Объяснять эту его особенность не берусь, тем более что не знаю, снятся ли стихи другим поэтам. Одно несомненно: когда он спал, мозг его продолжал работать в заданном направлении. Так было, и не раз. Итак, утром он записал приснившиеся стихи и назвал их «Странный сон». Это и в самом деле было необычное сновидение: один из дней войны в Москве! Почти фотографическое изображение столицы в середине, точнее 16 октября, 1941 г., когда немцы вплотную подошли к Москве. Я это отлично помню, потому что именно в этот день пешком уходила, точнее бежала, из города, опасаясь попасть к немцам, оказаться по разные стороны фронта с родителями, жившими в Подмосковье.