Родион Нахапетов - Влюбленный

«Галя, Галочка, крепись! Ты идешь на великое дело во имя жизни, счастья. Будь мужественной и терпеливой. Ты должна снести все муки, иначе провал. Ты должна спрятать себя так глубоко, чтобы никому в голову не приходило, кто ты есть на самом деле. Ты легкомысленная девица, тебя интересует только любовь, только развлечения. Вэтом твое спасение, Галочка!»

Пар рассеялся, сделалось очень сыро.

Снаружи клацнул замок, и дверь тихонько отворилась.

— Матка… а? Матка, ты где? — окликнул меня вкрадчивый голос старика.

Прикрыв за собой дверь, немец — старик, видимо охранник, пошарил лучом фонарика по мокрым стенам и полу и приблизился ко мне. Япочувствовала его мягкую — как умоего отца — руку. Старик Присел на лавку рядом со мной и стал гладить мои волосы.

— Я Тебе принес хлеб с мармеладом. это мой ужин, дочка, Возьми. поешь, родная моя девочка, это отец тебе дает.

Старик говорил негромко, перемежая немецкие и русские слова, но я поняла все.

— Глупая, тебя же убьют. Ты Не видела жизни. да разве можно.

Ее узнать, когда тебе восемнадцать? у меня такая же дочь, как ты.

Только Волосы у нее длинные, волнистые. Мы Не хотим войны. семья хорошо. дети хорошо. работа хорошо. война нехорошо.

Я Сидела на скамье и ела ужин немецкого охранника. луч фонарика, стоявшего на полу, бил в деревянный потолок, образуя подобие луны над моей головой. когда я закончила, старик поднялся и, понизив голос, сказал:

— Слушай, дочка. ночью могут прийти молодые. поиграться. кричи, не давайся. кричи, что заразная, что больная, что у тебя сифилис.

Я Вцепилась в старика:

— О, не нужно сюда заходить, отец! скажите им, что не нужно. Я Беременна! Я Больна!

— Да разве они послушают меня, дочка? Разве я могу?.. — Вздыхая, старик отстранился, и мне показалось, что он провел рукой по своей военной форме, давая понять, что он в стане врагов.

Когда охранник ушел, я снова улеглась на свою травяную постель. Не успела я задремать, как вдруг слышу: клацнул тяжелый замок. Меня точно током прошибло.

Дверь с треском распахнулась.

Несколько безумных лучей заметались по бане, пока не ударили мне в лицо.

— Фрау! Фрау! — заорало несколько голосов. — Фрау — корош!

Я спрыгнула со скамьи и забилась в угол.

— Что вам нужно? — закричала я. — Что вам нужно?! Я за — разная! Заразная — а-а — а!

— Я — a, я — а! — хохотали немцы. — Заразная — корош фрау!

Все, что произошло дальше, не поддается описанию. Если ад в Преисподней — это огонь, то ад на земле — это насилие, когда тебя разрывают на части, сминают в ком, кусают, грызут и обливают мерзостью. Я Была раздавлена, расплющена, выжата, уничтожена. меня не осталось… Я Потеряла сознание.

Очнулась под утро. Слышу женский голос:

— Посмотри, женщина в бане лежит. Кто это затянул ее туда?

Немцы. Не знаешь? А Кто такая?

— Ясное дело, если бросили в баню, значит, наша.

— Мертвая?.. Живая?

— Молодая…

Я открыла глаза. Никого. Пусто.

— Живая! Она живая!

— Слава Богу, что живая!

Что это? Никого нет, а голоса слышатся так явственно. Совсем близко. Я обвела взглядом помещение и вдруг заметила в потолке большую щель и за нею какое‑то движение. Да, конечно, там ведь второй этаж, видно, склад или каморка. К женским голосам примешался мужской, позвал их, и вскоре стихли и движения, и голоса.

Я лежала на мокром цементном полу, понимала, что нужно подняться, но не могла, не было сил. Наконец с трудом оторвала тяжелую, как чугун, голову, но она снова бессильно упала… Жить не хотелось. Незачем было жить. «Повеситься! — промелькнуло в голове. — Да, да! Вон крюк». Я нащупала на полу ремешок от юбки. «Ну, вот и хорошо!» Только бы добраться до крюка. У Меня появилась цель, задача, она придала мне сил. превозмогая боль, я кое — как поднялась на колени, потом, ухватившись за край бочки, подтянула себя, поднялась на ноги. руку обдало прохладной водой. Я Взглянула на свое отражение в бочке. сосредоточенное, слегка опухшее лицо девушки. «Да ведь она любит жизнь, эта Галя! Она любит все возвышенное, чистое, — звучал внутри мой собственный голос. — КТО сказал, что это конец? Разве этого конца ждут от меня мои друзья, Илья, тетя Марфа?»

— Нет, нет, — прошептала я вслух, — я не умру. Я — Мать, во Мне новая жизнь.

Мне стало немного легче дышать. Я сполоснула лицо. Смыла с тела грязь. Выстирала кофту и белый платочек. Вытерла травой туфли. На мокрую еще кофту накинула жакет, разгладив белый воротничок поверх жакета. Уложила волосы на немецкий манер.